Врачу: исцелись сам!. Владимир Сергеевич Митрофанов
Один журнал, как успел отметить Борисков, был из тех, которые "заряжены" колдунами и экстрасенсами и которые нужно прикладывать к больным местам или класть под подушку. Впрочем, иногда действительно были ситуации, когда хотелось сказать: "Идите-ка вы к какой-нибудь бабке!" Спросил ее: "Ничего не болит? Глотать можете? Хорошо. Если все будет гладко, в пятницу – домой". Четвертая больная где-то ходила. Борисков пошел на пост, узнать, куда она пропала.
В это время с кафедры на отделение подошел для консультации доцент Минкин Николай Борисович, полный невысокий мужчина, лет пятидесяти пяти, и тут же прицепился к Борискову с вопросами, кто сколько получил в этом месяце зарплату. Человек он был скользкий и очень хваткий на деньги. Любимые присказки его были типа: "Лучше маленькие три рубля, чем большое спасибо", "Спасибо в рот не положишь" и т.п. Никогда Борисков как-то в своей жизни не встречал, чтобы настоящий профессионал говорил что-либо подобное и столь пошлое, а этот постоянно. Как человек Минкин был по жизни в общем-то говенный, да и врач, говорили, так себе. Впрочем, Борисков других никогда старался не оценивать, но кого-нибудь из своих знакомых лечиться к нему никогда бы не послал. Не доверял. Обдерет, и ничего не сделает. Минкин как-то рассказывал, что когда он в молодости работал в Латвии, местные крестьяне всегда платили врачам за лечение. Это было своего рода ритуал, установленный порядок. Не заплатить врачу считалось неприличным. Неоплата лечения, по их мнению, заведомо вела к плохому результату. Там так было принято испокон века. Хоть что-то да заплати. Минкину тот порядок очень понравился и он часто его вспоминал. Теперь он что-то начал впаривать Борискову про деньги, что-то там ему не доплатили или кому-то заплатили больше, чем ему. Борисков насилу от него отделался, сказав, что ему срочно нужно идти на обход.
Потом Борисков зашел во вторую палату к журналисту Евгению Петровичу Поплавскому, поступившему в отделение с пневмонией три дня назад. Небритый по последней моде Поплавский лежал в отдельной палате, обложившись газетами. Ему привозили, наверное, все, выходившие в городе более или менее крупные издания. Он был довольно известный журналист со всеми типичными журналистскими прибабахами, типа "могу любого обосрать с головы до ног". Заведующая отделением предупредила Борискова, чтобы он был с Поплавским поосторожнее, а не то вдруг выйдет статейка "Доктор Ужас в клинике смерти" и уже всю оставшуюся жизнь не отмоешься.
Поплавский начинал "греметь" с конца восьмидесятых, но за годы перестройки Россия настолько ему осточертела, что он какое-то время даже жил в Германии, но там ему отчего-то не понравилось. Он как-то говорил, когда приехал назад: "Германия – не для русских, она – для турок. А наша Россия все-таки – хоть сколько-то, хоть на чуть-чуть, но для русских, хотя бы, даже если пусть только по языку". Не исключено, причиной такого неприятия Германии могло быть какое-либо случайное происшествие или житейская ситуация. Так бывает: вроде и город хороший,