Беглая княжна Мышецкая. Владимир Буртовой
столика, чем-то занималась сама Матрена Говоруха.
– Кого, сотник, привел? – Степан Тимофеевич лежал на широкой лавке на подушках, чтоб видно было людей. На бледном от потери крови лице лихорадочно горели темно-карие глаза, кудрявые волосы – в легкой испарине. Видно было, что атаману сильно недужилось, хотя Матрена Говоруха и старалась всеми силами травами помочь раненому, подавая разные снадобья.
– Похоже, перебежчик, атаман, – ответил Михаил Хомутов и провел рейтара поближе к постели, следя за каждым его движением: кто знает, вдруг кинется на Степана Тимофеевича? Теперь и доброго удара кулаком по рубленой голове будет достаточно для казацкого предводителя…
– Батюшка атаман, из московских посадских я! Ждем мы тебя, батюшка, на Москве как избавителя от боярской неволи! Многим из нас памятны и восстание во Пскове двадцать лет тому назад, и еще недавние московские бунты «соляной» да «медный»! Не все тогда бунтовавшие повымерли[21]. Но здесь я прибежал упредить тебя, батюшка атаман, что воевода Борятинский выслал полковника Андрея Чюбарова с полком и велел ему, обойдя твой стан, выйти к монастырю и оттуда грянуть на струги. Без струг, дескать, воровскому войску придет погибель, так ругался воевода. А я с поводом полковничьего коня стоял неподалеку, слышал.
– Вышел уже тот полковник?
– С полчаса минуло, как двинулся тот полковник вдоль Свияги. Я в темноте поотстал, да и своротил к вашему стану.
Степан Разин пытался было шевельнуться, но нареченная матушка Матрена, сверкнув на рейтара гневным взглядом, тут же шикнула на атамана тихим, но строгим голосом:
– Не моги ворошиться! Кровища опять хлынет! Пущай хоть малость затянется битое место!
– Мишка, – Степан Тимофеевич подозвал к себе Ярославцева, – не мешкая, собери донских казаков, кои в моем резерве стоят, и мечись к стругам! Буде тот полковник кинется от Свияги к монастырю, секите нещадно… Кто там еще? – забеспокоился атаман, прослышав чьи-то поспешные шаги в сенцах.
В комнату почти вбежал Лазарка Тимофеев, сорвал с головы шапку, глотнул из ковша холодной воды, выпалил одним махом:
– Батька! Воевода Борятинский лезет к городу с Крымской стороны! Там его солдаты иноземного строя! А конных рейтар целит в обход кремля, где наш насыпной вал! – увидел перебежчика, с удивлением двинул только что нахлобученную измятую шапку от вспотевшего лба к темени. – А сей рейтар что здесь делает? Подослан?
Узнав, что перебежчик известил о марше полковника Чюбарова к монастырю, Лазарка шагнул к постели и строгим тоном заявил:
– Тебе, батька, более здесь быть не мочно! Солдаты и рейтары с московскими стрельцами могут ворваться в острог, – и к Михаилу Ярославцеву: – Положите атамана на носилки и живо на струг! Сотник Хомутов, ты знаешь, что тебе делать?
– Да, иду! – коротко ответил Михаил Хомутов, где-то в душе начиная сознавать, что наступил роковой час если не всего похода казацкого войска,
«Соляной бунт» был в 1648-м, «Медный» – в 1662 году.