Сказ о жизни Сергия. Вик Бовэ
княжество был куплен великой ценой. Такой большой, что собственного серебра уже не хватало, вот и появилась надобность откуда-то эти деньги собрать. Ростовские бояре, торговый и ремесленный люд на выход, который им назначила Москва, не соглашались. Не было, дескать, такого уговора, говорили они. Утверждали, что и нет у них столько серебра. В душе своей опасался Иван Данилович, что не собрать ему огромной дани, что была обещана хану Узбеку, а потому помыслил дать добро на отъём силой. С этой целью созывал великий владимирский и московский князь Иван Данилович ближних бояр, стремясь разделить с ними ответственность.
Тысяцкий Воронцов-Вельяминов незамедлительно сообразил, чем тут дело обернуться может, а потому отвечал уклончиво.
– Серебро брать надобно, но и бояр обижать не пригодно. Завтра ить буде нужда в их, так ведь не пойдут за нами.
Боярин Плещеев предложил дать ростовским самим собрать тот бор, каков потребен.
– С кого возмогут, с того пусть и берут. Ежели даже обиды через то, кому причиняются, так Москва и в сем деле не причём. Сами свой люд обирали, пусть потом и ответствуют.
– Как же, сберут они, дожидайся! До сей поры хану Узбеку за прошлые года выход не даден, а нынешний им и подавно не осилить самим, – возразил боярин Хвост.
И преданно посмотрев в глаза московскому князю, ласково добавил:
– Ты, Иван Данилович, у нас сам голова о семи пядей, и что надумаешь, то мы и поддержим. Тут ведь вопрос ещё и сугубо сродственный.
Подлый Хвост напомнил, и вроде бы не с обидой, о замужестве старшей дочери, но укоризну в том князь Иван Данилович уловил. Да, ростовский князь Константин, стал зятем. Начать московитам серебро силой сбирать, значит ему же и оплеуху, как бы отвешивать.
Но не этого по большей части тревожился Иван Данилович. С зятем дело простое: коли уж восхотелось при сильном владетеле пребывать, то и к затрещинам привыкать надобно без гнева.
Стало в последнее время у Ивана Даниловича со здоровьем не совсем ладно. По этой причине и начало его больше обычного заботить, что же останется после него, князя великого владимирского и московского в хрониках и памяти людской. Как про его деяния в летописях запишут. Больше, чем когда-либо прежде, стал вызывать к себе великий князь дьяка, приглядывающего за писцами, которые старые грамоты переписывают и новые от летописцев множат. Свои московские борзописцы за делами споро поспевают. Случается, что присовокупят к делам совершённым несусветную придумку и вознесут похвалу московскому князю до самых до небес. Не то, чтобы Иван Данилович такому потворствовал, но и особо препятствий не чинил. Пускай пишут, не всё сохранится; сколь грамот и книг рукописных в пожарах московских погорело, не сбереглось. А так, какая останется и станет в противовес тому непотребному слову, что оставят про него те же ростовские, тверские, новгородские иже с ними вкупе