Накаленный воздух. Валерий Пушной
Прондопула у него на коленях. Пальцы пошевелились. Девушка уловила их прикосновение к своей щеке. Не поверила. Она точно знала, что руки Прондопула продолжали лежать на коленях. А щека чувствовала касание пальцев. Жар пробежал по лицу и превратился в лед. Софья сжалась, ей вдруг мучительно захотелось увидеть подружку Анастасию.
Прондопул показал в боковое стекло:
– Анаста близко.
Софья вскинула брови, оцепенела. Анастасия шла по мосту наперерез потоку машин. Размахивала рукой, смеялась, не обращала внимания на звуки сигналов, шипение шин, злые лица водителей. Приблизилась к автомобилю Софьи, распахнула дверцу и плюхнулась рядом. Смешливо дернула плечом. У Софьи от изумления вспотели ладони, мозг запылал огнем:
– Чертовщина какая-то, – выдохнула, покрываясь испариной. – Невероятно. – Глянула на Прондопула. – Этот номер у вас не пройдет! Вы элементарно срисовали Настю на мосту. Но откуда вы ее знаете?
– Было бы странно, Сафо, если бы я не знал ее! – сухо отозвался Прондопул.
Софья ревниво заегозила, слова архидема показались ей обыкновенным притворством, и она вопросительно зыркнула на Анастасию:
– Ты и с ним спишь? Только не говори, что не знаешь его!
Голос Прондопула придавил Софью к сидению:
– Не глупи, Сафо!
– Я вам не Сафо! – воскликнула та.
– Ты многое забыла, – тоном учителя проговорил архидем. – Твоя память не идеальна. Но прошлое не отпустило, оно в тебе. Напомню. Остров Лесбос, город Эрос. Ты приняла дар Властелина Игалуса и стала совершенством в искусстве порока. А теперь, я наблюдаю, ты мечешься между Властелином и Творцом. Глупо, Сафо, думать, что Творец непорочен. Ибо порочны все, кого создал он по образу и подобию своему. Вспомни, ведь Йешуа зачат нетрадиционным способом. Это ли не порок? – Прондопул чуть изменился в лице, и девушке показалось, что он усмехнулся. – Как видишь, нет ничего прекраснее порока, Сафо. Взгляни вглубь столетий, там твое будущее. Прошлое никогда не отпускает, оно всегда в будущем, а будущее всегда в прошлом, – голос Прондопула бил в ушные перепонки, застревал в полушариях мозга, подчинял сознание. Анастасия рядом замерла в оцепенении. Прондопул посмотрел на ее затылок. – Ей также есть что вспомнить. В прошлом будущие познания, а в настоящем прошлые ошибки.
Голова Софьи закружилась, все обволокло туманом.
А когда туман разошелся, она уже ступала босыми ногами по прибрежным, отшлифованным водой камням острова Лесбос. Теплая волна ластилась. Отражение в воде жило.
Она протянула к нему руку: здравствуй, Софья. Но стоп. Почему Софья? Какое-то варварское имя. Не положишь на стих. Ведь она не знает никакой Софьи. Сафо, она – Сафо.
Сафо была голой. Она отвергала одежды в своем «Доме муз». Это была свобода. Ничто не должно стеснять движений и мешать любоваться женской красотой. Нет ничего выше женской красоты. К сожалению, красота недолговечна, потому надо поедать ее беспрерывно, пока она есть.
Солнце жарило. Сафо любила солнечный жар. Солнечные рифмы будоражили мозг, бросали к ее ногам весь мир. Ее стихи