Фельдмаршал в бубенцах. Нина Ягольницер
дверной косяк лбом обозначу – так и чувствую…
Секунду помолчав, он повернул голову к Годелоту, и отблески костра заплескались в неподвижных глазах:
– Если тебя гложет, что я плачущим тебя застал – не бери в душу. Ничего тут стыдного нет.
Годелот покачал головой, протягивая тетивщику флягу с вином:
– Я, брат, клинком махать с горем пополам научился и уже всерьез считал себя солдатом. А на деле вышло, что от солдата у меня только колет ношеный. А сам я… просто мальчишка, и гонор у меня дутый. Когда во двор впервой вошел – едва в обморок не свалился, будто девица.
Но Пеппо нахмурился:
– Чушь болтаешь. Знаешь, в мастерской Винченцо вечно вояки толклись, друг перед другом пыжились. Конечно, в основном кудахтали, у кого капрал хуже, да кто больше девок перещупал. Но бывало, заглядывал к нам один старый пикинер – не так оружие отладить, как лясы поточить. Рассказчик был – заслушаешься.
И вот от этого пикинера узнал я одну вещь, которую и тебе не грех знать. Он толковал, что доблесть на поле боя не проверяется. В мясорубке даже самые заячьи души в герои выходили, потому что там храбрым быть легче легкого. Как спьяну клинком машешь, а голова пустая, даже на минуту вперед не глядишь. Зато после боя на батальное поле сунуться – вот тут железная кишка нужна. Когда кровь остыла – до смерти страшно среди требухи оскальзываться, друзей и братьев по кускам собирать. А кому довелось домой издалека вернуться и пепелище застать – тут любой лицом в пыль падает, хоть бы три лавровых венка на голове скирдой сидели. Вот так-то.
Годелот впился взглядом в лицо тетивщика, ища ускользающую тень насмешки. Но Пеппо молча смотрел куда-то поверх плеча спутника, не пряча глаз и не надевая привычной настороженной маски.
– Может быть, ты и прав, – задумчиво промолвил шотландец, тоже машинально берясь за ветку и вороша угли.
– Послушай, Пеппо, – вдруг добавил он, – я одну странность в Кампано приметил, когда тела осматривал. Видишь ли… ни у кого, кроме отца Альбинони, колотых ран не было. У всех головы разбиты. Сверху эдак, как по наковальне бьют. Отчего бы это, а?
Пеппо зябко поежился и придвинулся ближе к огню:
– Божий Молот, – пробормотал он.
– Что? – Годелот недоуменно вскинул глаза, а тетивщик поморщился:
– Помнишь, тот умиравший крестьянин тоже толковал о демонах и всякой чертовщине?
Годелот отшвырнул ветку:
– Да какие, к черту, демоны! Это были живые люди! Такие же живые, как тот сукин сын, которого ты воронам на корм определил!
Но Пеппо покачал головой:
– Лотте, я в чертях не особо смыслю. Лучше скажи, ты заметил, что ворота не взломаны? Я, когда из двора выходил, створки ощупал. Даже засовы целы.
Годелот замер, а потом ударил в землю кулаком:
– Черт, а ведь верно!!! Ворота просто отперты! – он вскочил и заметался у огня, – тогда выходит, что ночные часовые сами впустили врага! Как же