Лагерь живых. Николай Берг
неженатый совершенно,
На фронт германский полетел. Вот везуха!
Сижу в окопе неглубоком – пули свищут мимо уха.
Подходит ротный командир. Ну зверюга!
А ну-ка, братцы-новобранцы, матерь вашу!
Давай в атаку побежим! Через поле!
Над нами небо голубое – с облаками.
Под нами черная земля – небо в лужах.
Летят кусочки командира, – ёксель-моксель,
Их не пымать уж никогда. Не пытайся!
Летят по небу самолеты – бомбовозы.
Хотят засыпать нас землею, – жидким илом,
всякой дрянью.
А я, молоденький мальчишка, – лет семнадцать,
двадцать, тридцать, сорок восемь,
Лежу на пузе и стреляю из винтовки-трехлинейки
шибко метко – точно в небо!
Бегит по полю санитарка, звать Тамарка,
иль Маринка, или Фекла.
Хотит меня перевязать – сикось-накось.
Мне ногу напрочь оторвало железякой – или бонбой,
В обрат ее не примотать. Взял в охапку!
Меня в больнице год лечили – уморили,
Хотели мне пришить ногу – чтоб как было.
Ногу они мне не пришили – троглодиты, охламоны.
Теперь служить я не могу. Дайте выпить!
– Забавно, а у нас ее по-другому пели, – неожиданно оживляется молчавший до этого Николаич.
– Как – по-другому?
Николаич смущается, но все же нетвердо и неожиданным тенорком напевает:
Ко мне подходит санитарка (звать Тамарка):
– Давай я ногу первяжу
И в санитарную машину (студебекер)
С собою рядом положу.
Бежала по полю Аксинья (морда синя)
В больших кирзовых сапогах.
За нею гнался Афанасий (восемь на семь)
С большим термометром в руках.
Меня в больнице год лечили – уморили,
Хотели мне пришить ногу.
Ногу они мне не пришили – троглодиты,
Теперь служить я не могу.
– Ну и так можно, – покладисто соглашается Семен Семеныч.
Зданьице, где нас расположили на ночлег, стоит на отшибе, но вход освещен ярко. Выгружаемся и заходим внутрь, не забывая посматривать по сторонам.
Уюта, разумеется, ноль, видно, что готовили для нас место наспех и формально. Придраться не к чему особенно, но делали по списку: кроватей стоко-то, матрасов – соответственно, белья до кучи вали кулем, потом разберем!
Говорю об этом братцу. Тот таращит непонимающе глаза и вопрошает с недоумением:
– Кисейных занавесочек не хватает?
– Уюта, чудовище!
– А ну да, Станислав Катчинский, как же! Поспал бы ты в морге на люминевой каталке – не выдрючивался бы, как девственная девственница.
– Какой Катчинский? – осведомляется оказавшийся рядом Семен Семеныч.
– Персонаж Ремарка, «На Западном фронте без перемен». Я эту книжку перед армией как раз прочитал, и мне этот солдат понравился – вот я его за образец и взял.
Пыхтя, начинаем расставлять удобнее наставленную абы