Трогательные рождественские рассказы русских писателей. Сборник
для беседы: один день проживался, как другой. Нечего было толковать о вчерашнем дне: всякий знал, что он ни на волос не отличается от текущего дня; нечего было рассуждать и о завтра: всякий знал, каково будет его завтра.
Как бы то ни было, а бабушка и воспитанницы ее разговаривали между собою и до обеда, и во время обеда, а покушав, ложились спать… Я никак не мог приучить себя спать днем, хотя и свертывался всякий раз в клубочек где-нибудь на софе во время всеобщего отдохновения. Что за мертвая тишина поселялась во всем доме в эти послеобеденные часы! Вслушиваясь в это полное безмолвие, я чувствовал в маленьком сердце своем что-то особенное – мне было и хорошо, и жутко.
Но вот все просыпаются. В комнате бабушки опять шумит самовар, опять начинаются разговоры… А там гранпасьянс и рукоделья… А там и Оленька принимается стращать меня букой.
– Будет вам шить-то! В карты бы лучше поиграли, – говорит бабушка.
И вот рукоделье в стороне, и начинается игра в короли, в которой участвую и я. Мне весьма лестно играть с барышнями; я сижу постоянно в чиганашках, но не унываю и с особенным удовольствием плачу дань Оленьке, в надежде, что рано или поздно она выведет-таки меня в принцы.
– А не пора ли ужинать?
– Пора.
Следовательно, пора и спать.
Вот и еще денек прожили – и слава Богу!
Письмо от бабушкина воспитанника Саши, как называла его сама Алена Михайловна, или Александра Васильевича, как называли его барышни, было получено ровно за неделю до рождественского праздника и со дня получения служило ежедневно предметом домашних совещаний и соображений между бабушкою и ее воспитанницами.
Нечего и говорить, что для Саши была отведена и убрана одна из лишних комнат дома, издавна необитаемая.
– А где, Танечка, письмо-то его? – спрашивала всегда Алена Михайловна, как только кто-нибудь хоть раз произносил имя ее питомца. – Посмотри-ка, милая, как он там пишет.
– Он пишет, что к Святкам будет, – замечала Оленька.
– Знаю… да ты все-таки посмотри, Танечка, как там у него сказано. Ведь не Бог знает какой труд взглянуть. Письмо-то там вон, кажется, за зеркалом.
За старой рамой большого зеркала находился архив бабушки: туда помещались все письма, получаемые ею, разные счеты, безграмотные донесения старосты, записки о белье, отданном в мытье, и прочее.
Танечка вынимала Сашино письмо и читала: «Я заранее блаженствую, дражайшая благодетельница моя, будучи в надежде с помощью Божией прибыть в имение ваше ко дню святого праздника Рождества Христова и что могу вскоре возблагодарить вас за все ваши ко мне благодеяния».
– Ну, тут уж другое идет.
– А перечти-ка, Танечка, все письмо сызнова: я уж и забыла что-то, как он там об себе-то да обо всем пишет. Только не торопись ты, милая, – попрокладнее читай.
И Танечка принималась читать эпистолу офицера от начала и до конца.
Такое чтение повторялось