Умри вовремя. Валерий Васильевич Шестаков
глупо устроена жизнь,– пришла ему в голову мысль уже в ванной, когда он нежился под тугими прохладными струями душа. Стоя на белом теплом кафеле, он как никогда ранее внимательно разглядывал собственное тело. -Какая приятная гладкая кожа,– с волнением провел он рукой по бедрам,– красивый живот. Почему бы какой-либо девушке не любоваться им, Полем, пока еще есть время. Пока он не стар. Ведь есть же где-то такая же одинокая, как и он. И такая же несчастная.
Он представил себе как прямо сейчас, здесь, в ванной, вдруг бы оказалась ОНА, и никогда не испытываемое чувство восторга охватило его. Привычное окружение наполнилось таинственным смыслом и значимостью. Вдруг совершенно по новому воспринял он шум воды, острее ощутил запахи зелени, сквозь большое, затянутое противомоскитной сеткой окно вливающиеся в ванную. Удивительным и странным показалось ему существование людей с другим, нежели у него, телом. С неожиданным волнением воспринял теперь Поль тривиальную мысль о том, что все женщины мира бессмысленны без него, они самой природой предназначались ему. И океан волновался для него, и лианы шуршали по крыше коттеджа, и коровы кормились на лугах.
И ответная благодарность ко всему окружающему, и любовь, и нежность наполнили грудь и слезы выступили на глазах. Как хотелось именно сейчас в свою очередь облагодетельствовать все существующее, и раствориться в этом огромном, добром мире с восторгом и признательностью…
…Ночью Поль проснулся. Было жарко, во рту было непривычно сухо. Он еще никогда не пил столько коньяка. Очередной раз чертыхнулся, вспомнив о неисправном кондиционере. Сглотнул тугую слюну и почувствовал боль в горле. Вот уже несколько дней немного побаливало с правой стороны. И на ощупь миндалина справа была, казалось, немного увеличена.
Он вскочил вдруг в тревоге, босиком бросился в ванную комнату, включил свет и, широко открыв рот, стал разглядывать горло в зеркале. Цвет был одинаков с обеих сторон.
–Вдруг это проявление малодифференцированной опухоли! – вдруг с ужасом и тоской подумалось ему.
И прежние мысли о том, что зря прожил одинокую жизнь, не оставил детей, и тело его вскоре исчезнет под слоем красноватой местной глинистой почвы и будет навсегда забыто, нахлынули.
Пытаясь охладиться выпил воды, намочил в ванной простыню и набросил ее на плечи. Выключил свет и вышел на крыльцо. Здесь звуки ночи были слышнее. Воздух был недвижим, свежести не ощущалось. Китайский фонарик луны нырнул за тучку, но рассеянный свет и яркие близкие звезды позволили постепенно привыкшим ко тьме глазам различать предметы. Какой-то шорох шел от калитки. Поль прошел и открыл её.
Тьма в зарослях. Но вот блеснули жемчужные отблески на миг освобожденной от туч полной луны на зеркально-восковых листьях. Поль отшатнулся.
На скамейке – темной, отполированной временем доске, в которую врезались, раздуваясь в стороны, стволы толстых пальм, прямо у калитки, прислонившись к одной из этих пальм, как продолжение