От Гудзона до Иртыша крыша едет не спеша. Сергей Николаевич Прокопьев
языках. Маршрут был проложен не в возрастающем порядке номеров. Ближайший от «Первого дома» (главного, в нём кабинет ректора) был «Пятый», оба на улице Карла Маркса. Начали с «Пятого» (главного для их факультета), затем направились в «Первый», громко прошлись по коридорам (у ректора не стали отмечаться, пусть спокойно работает) и взяли курс в направлении «Третьего». По пути был «Четвёртый», но он не представлял интереса – не учебный корпус в полном смысле этого слова – в здании бывшей кирхи находилась институтская аэродинамическая труба. Закончили обход «Вторым домом», доставшимся институту от художественного училища, о чём говорила огромная статуя Геракла, возлёгшего во весь огромный, метра четыре, рост на невысоком постаменте в просторном вестибюле. Почесать пятку античному герою считалось хорошей приметой. По состоянию пятки читалось, каистам суеверие было не чуждо – чесали её студенты без устали.
Ввалившись в очередной «дом», именинники не жалели глоток, кричали победные возгласы. Как же – первая и последняя возможность нарушить сумасшедшим «УРА!» тишину храма науки на законных основаниях, огласить стены, среди коих пять лет поджилки тряслись на экзаменах. А тут открывай ногой дверь в любую аудиторию, пусть там хоть сам ректор читает лекцию, и ори фирменный институтский лозунг: «КАИ – пуп Земли!» Кроме восторженных аплодисментов, другой реакции быть не могло. С завистью смотрели те (студенты), кому ещё предстояло не один год учиться до сумасшедшей свободы, с завистью смотрели и те (преподаватели), кому уже никогда не испытать её.
В садике Горького (в Казани скверы называются садиками) на лавочке сидел дедушка ветхого состояния, профессор Герасимов.
– Профессору Герасимову ура! – закричал кто-то.
– Ура! – подхватила толпа. – Ура!
Миша после третьего курса был на практике на заводе Электронных вычислительных машин, его заводской куратор, Александр Михайлович Тихомиров, поведал, как в начале пятидесятых годов сдавал математический анализ отцу и сыну Герасимовым. Понятное дело, на экзамене студенты как разведчики в тылу врага, любая мелочь может выдать тебя, любая мелочь может выручить, посему зри в оба глаза, на ус мотай. Во время подготовки к ответу Тихомиров заметил – больше народу к отцу идёт, значит, сегодня добрее отпрыска. Понятно – к кому пошёл сдавать студент. Ответил по билету. Начались дополнительные вопросы. Сын-профессор тоже подошёл.
– С двух сторон как зажали в тиски! – вспоминал Тихомиров. – Как давай по всему курсу гонять. Запудрили голову, а я полночи не спал, последние лекции читал, разволновался. И понёс на автопилоте отсебятину. «Хватит! – сын резко тормозит. – Три разделить на два сколько?» Совсем, думаю, за долбика считают. Ведь не делится. И ляпнул: «Три на два не делится!» Да с вызовом, дескать, нечего из меня принародно дурака делать. Отец Герасимов как шарахнет кулаком по столу: «Издеваться надо мной – советским профессором! – вздумали?» И с неудом выгнал.
Отец давным-давно умер. И