Без дураков. Максим Эдуардович Шарапов
постепенно. Через месяц машину себе приличную купил, через три квартиру присмотрел, а потом сам же сокращение территории усадьбы и согласовал. Теперь и ему хорошо, и усадьба сохранена, и коттеджи построены. Полный консенсус!
– А бывает так, что дураки не умнеют? – спросил Андрей Максимович.
– Бывает, конечно. Только это уже не дураки, а придурки. Придурок тем от дурака и отличается, что не умнеет, когда его учат. Умный же человек, как известно, всю жизнь учится. А совсем умный еще и на чужих ошибках. А если не учится, значит, полный дурак, то есть придурок. Прохор Петрович, – Юрий Гургенович повернулся к главе корпорации, – помнишь, егерь такой у нас был, Иваныч?
– Смутно что-то.
– Да как же! Помнишь ты его отлично! Это ж ты от него убегал, когда мы хорошо приняли на морозе и тебе медведь почудился! А потом ты еще в капкан угодил, и мы тебе ногу вытаскивали! Вспомнил?
– М-м… – неопределенно протянул Прохор Петрович.
Степан Александрович наклонился к уху Вячеслава Станиславовича:
– Вот почему хромал так долго после охоты…
– А нам говорил, что волков от лагеря отгонял, – также тихо ответил Вячеслав Станиславович.
– Егерь он был – от Бога. Каждую тропку знал, на логово легко выводил. Зверя нутром чуял! – Юрий Гургенович ударил себя кулаком в грудь. – Но по жизни придурком оказался. Стоило один раз кабана в заповеднике завалить, так он сразу жалобу в столицу написал, что мы там постоянно без всяких лицензий редких зверей бьем. И зачем, спрашивается?
– И за-ачем? – Степан Александрович смотрел на Юрия Гургеновича округлившимися оловянными глазами.
– Все справедливости какой-то неуловимой искал. Сколько мы ему водки привозили, сколько продуктов недоеденных оставляли… А он из-за какого-то паршивого кабана всю романтику охоты испортил и справедливости, конечно, никакой не добился: гнилое дерево на него упало и насмерть задавило. Вот и вся справедливость! Собаки потом случайно нашли.
Анечка поморщилась и посмотрела на Костю, молча спрашивая: неужели правда? Но тот высказываться больше не стал, только вздохнул и развел руками.
Юрий Гургенович помолчал, а потом печально произнес:
– Так что, когда Бог человеку ума не дал – это еще можно исправить, а если придурком создал, то тут уже ничего не поделаешь. Понял теперь разницу?! – Юрий Гургенович неожиданно перешел на «ты», навалился руками на стол и смотрел на Андрея Максимовича налившимися кровью глазами.
– Сложно не понять, – ответил Андрей Максимович, – вы очень доходчиво объясняете.
– Молодец! – И Юрий Гургенович протянул над столом свою жилистую ладонь, которой схватил руку Андрея Максимовича и долго бессмысленно тряс ее, пока не опрокинул на стол чей-то бокал с остатками наливки.
– Я одного только не пойму, – Андрей Максимович решил не сдаваться, – почему наш разговор каким-то странным образом все время сводится к оправданию дураков? И люди они неплохие, и жалко их, и полезными даже бывают. Но с кем работать-то, если