Ахиллесова пята. Серия «Время тлеть и время цвести». Галина Тер-Микаэлян
в военкомате признала Мишку годным к строевой службе, в июне он уехал. Матери не написал – прислал письмо своей девушке-лимитчице, и она, позвонив Надежде, со скрытым торжеством в голосе пропела:
– Здравствуйте, Надежда Семеновна, мне от Мишки письмо, и вам просит сказать, чтобы вы, значит, не волновались.
– Спасибо, – сухо ответила Надежда, – я и не волнуюсь – если у Миши что-то будет не в порядке, то мне сообщат в первую очередь, потому что я его мать, так что ты можешь не утруждать себя и мне не звонить.
Девчонка обиделась и больше не звонила, а Надежда о сыне и вправду не тревожилась – чего волноваться, служба есть служба, а армия мужчине ничего кроме пользы не приносит. В декрет она ушла в июле, в самую жару. Гулять и за покупками старалась выходить ближе к вечеру, когда повеет прохладой. Брела до Суворовского проспекта, потом возвращалась назад – далеко ходить не хотелось. Со звериной силой к горлу подступала тоска по Александру, хотелось бежать от воспоминаний, но бежать было некуда. Терзалась так целый месяц, а потом вдруг, как избавление, пришло решение – уехать к матери в Сибирь….
Сквозь наполовину замазанное белой краской стекло ей был виден кусочек голубого неба. В ушах еще стоял истошный крик матери: «Что же ты наделала, дочка, доченька! Зачем ты сюда приехала! Что же делать?! Что делать, Константин Михайлович? Вы же хирург, надо кесарево делать, она же кровью изойдет!» Растерянный голос старичка-хирурга что-то бубнил в ответ. Надежда различала лишь отрывки фраз, которые доносились к ней сквозь раздирающую тело невыносимую боль: «…поперечное предлежание… не удается никак повернуть… Надо везти в Иркутск, Варвара Степановна, вы – терапевт, а я уже двадцать лет операций не делал, у меня руки дрожат, сами посмотрите».
Потом еще кто-то третий наклонялся над ней, что-то делал с ее телом. От прикосновения умелых и ласковых рук боль вдруг ушла, а когда раздался крик новорожденного младенца, силы оставили Надежду.
– Девочка.
Кто это сказал? Больше она ничего не слышала – погрузилась в глубокий сон.
– Проснулась? – мать в белом халате наклонилась над ней. – Родная моя, любимая девочка, как же ты меня вчера напугала!
– Как ребенок? Девочка? – язык у Надежды едва ворочался, а перед глазами все качалось и плавало.
– Девочка, три сто, и такая хорошенькая!
Варвара Степановна взяла руку дочери и дотронулась ею до лежавшего рядом теплого свертка. Надежда хотела приподняться, но мать замахала руками.
– Лежи, не двигайся! У тебя было такое кровотечение, что мы, честно говоря… Почему в твоей медицинской карте не написано, что у тебя поперечное предлежание плода?
– Не знаю, дома все, вроде, было нормально. Врач была не против, чтобы я поехала к тебе – я сказала, что ты главный врач больницы.
– Господи, да в нашей больнице мы только простуду лечим и гипс кладем лесорубам, если они в тайге поранятся.