Речитатив. Анатолий Постолов
чувство стыда. Они понимают, что надо брать от жизни всё, что еще не добрали. То-то он расшаркался. В нем взыграла польская кровь: «Целуем ручки… Пьенкна пани…»
– Жюленыш! Ты ревнуешь…
– Ни на йоту не ревную.
– Врешь!
– Меня пан Варшавский просто раздражает своей позой. Властелин человеческих судеб. Война началась чуть ли не по его команде, а Нострадамус здесь вроде джокера в карточной колоде… Выпал Варшавскому джокер – вот и расклад меняется в зависимости от того, кем ты этого джокера назначишь: королем или шестеркой…
– А что если у него эта способность слышать голоса той же природы, что у Юнга.
– Не знаю… не знаю. И с чувством юмора у него тоже не очень… Играет роль библейского пророка…
Виола чуть наклонила голову, Юлиан нежно зарычал и, оскалив зубы, стал покусывать ее шею… В его рычание незаметно проникла знойная гармония африканского сафари, и он, подражая Армстронгу, хрипло пропел: «Let's do it, baby, let's fall in love…»[5]. Затем, не меняя тембра голоса, он хищно зашептал ей на ухо:
– Не отдам тебя льву из варшавского зоопарка. Идем трахаться в прерии. На свободу! – он начал расстегивать пуговички на ее блузке.
– Ты меня щекочешь. Иди ложись, я сейчас приду – только в душе сполоснусь.
– К черту душ. Хочу тебя взять такой вот, пахнущей жженой резиной и потом…
Треугольник
Юлиан взял с прикроватной тумбочки бутылку с водой, сделал несколько жадных глотков и протянул бутылку Виоле. Он ощущал в теле приятную пустоту сосуда, готового наполниться вновь горячей дрожью гормона. Предчувствие коитуса зарождается, как вибрация в рельсах, созданная мощной тягой локомотива за несколько секунд до его появления из черной дыры тоннеля. И внезапно рвущийся к небу рев в басовом регистре резко меняет окружающий пейзаж, поднимая в воздух стаи птиц с нотных станов провисших проводов.
– Интересно, догадывается ли мессир Варшавский, чем мы с тобой только что занимались? Если он настоящий провидец и сейчас сидит на коврике погруженный в очередную асану, то он должен понимать, что мы не юные пионеры, думающие как бы приспособить путаные мысли Нострадамуса к делу победы над классовым врагом. Мне кажется, он должен зубами скрипеть, увидев, как мы тремся друг о дружку. Да?
Он повернул голову в сторону Виолы, но лица ее не видел в темноте.
– Что-то ты никак от него освободиться не можешь, – сказала Виола. – Он тебе не друг, не враг. Вы поговорили всего пару часов, а ты ему никак не можешь простить его существование.
– Понимаешь, Ключик, у меня возникло странное ощущение, что он очень незаметно, но основательно проникает в нашу жизнь. Я представил себе это как необычный оперный треугольник: Дон Жуан, Донна Анна и Командор.
– Командор – это Варшавский?
– Да.
– Жюль, ты подумай, что говоришь. Командор – отец Анны. У тебя опять идет фрейдистский выверт.
– А разве он не муж? Я, ч
Давай сделаем это, детка, давай будем любить…