Свободная любовь. Ольга Кучкина
чего-нибудь горячего, а она: «Да нет, дочк, я не пойду, мне хорошо-о-о». Все было хорошо. Удивительная старуха. Сколько лет прошло, а у меня ее крупный план перед глазами. И эта ее интонация. Судьба человека, характер, время. Сейчас нищие не вызывают такой жалости. Как одна озорная бабка сказала мне в окно машины «госпожа Волчек», а я ей сказала: передайте вашему режиссеру, что он плохо работает, потому что я вас тут все время вижу в одной позе и понимаю, что вы телевизор смотрите. Или один таджикский мальчик подбежал: тетя, дай денег мне покушать. Я полезла в сумку, а водитель окно закрыл: вы что, у него все сейчас отнимут. На следующий день я не поленилась, купила батон, сырки глазированные, бутылку молока. На углу Сретенки это было. Окно открыла, мальчишка подлетел, я не успела даже сырки протянуть, только бутылку. Хорошо, что он этой бутылкой меня по голове не огрел. Обратно мне ее засандалил и сказал: деньги!.. А года два назад около Лесной, зима, и бабушка вот так стоит, подпирает угол. Водитель довольно быстро ехал, и она у меня так промелькнула. Я ему сказала: стой. Он остановился. Я говорю: назад подай. Он подал, я вышла. Учительница музыки. Одна осталась. Не хватает на жизнь… Я к тому говорю, что это для меня самая большая ценность, самая большая коллекция, это то, из чего я черпаю, что я ценю и люблю.
– А Чехов?
– А Чехов – вершина драматургии, и все через него выражается. Если посчитать, сколько раз я ставила «Три сестры» в разных странах, не только у себя – в Чехословакии, в Финляндии, в Венгрии… «Вишневый сад» тоже… Все абсолютно разное. Вплоть до того, что в «Вишневом саде», который я делала в самой известной театральной школе в Нью-Йоркском университете, а декан мне письмом сообщил, что будет восемнадцать артистов и среди них двое черных, я, поразмыслив, поняла, что Лопахин у меня будет черный…
– Почему? Новый Барак Обама?
– Барака Обамы тогда еще не было, а спектакль полностью отвечал на этот вопрос – почему. Потому что когда этот парень выходил на авансцену и говорил: вы нас не пускали дальше передней, – была мертвая тишина в зале… Какая-то вторая реальность открывалась. И Варя была черная. Она же не родная дочка… А «Три сестры» – ты сама сказала за меня, почему я возвращаюсь. Меняюсь я, меняется жизнь за окном, меняется человеческая психология, люди становятся более жесткими. Как я объясняю – меньше лирических нот остается внутри. Всегда я искала Ирину, такую прозрачную, понимаешь, и это был романтический взгляд на вещи, иллюзии какие-то. Я меняла Ирин не потому, что они старели, – мне нужна была Ирина в новой редакции, в зависимости от того, что я проживаю в данную минуту…
– А эта – какая редакция?
– Пришла девочка… Я обратилась во все училища с просьбой прислать всех девочек, которые, с точки зрения педагогов, могут претендовать на роль Ирины. Хорошие девочки, но ни на одной я не могла остановиться. И вдруг влетает девчонка, толстая, с попой такой, с круглым лицом, совершенно шальная. И говорит: я знаю, Галина Борисовна, что вы ищете актрису на роль Ирины, вы меня только посмотрите, больше ничего. Что-то меня