Рейвенскрофт. Дон Нигро
что да. Хотела, чтобы ее сфотографировали с дочерью, и фотография осталась мне на память.
ГИЛЛИАН. Она вас любила.
РАФФИНГ. Поэтому, сами видите, я что-то понимаю о ваших чувствах.
ГИЛЛИАН. Возможно.
РАФФИНГ. Вы хорошо относились к Патрику?
ГИЛЛИАН. Патрик был таким забавным. Знал, что нужно сделать, чтобы женщина почувствовала себя счастливой. Но при этом знал, как сделать женщину несчастной. Наверное, первое всегда идет руку об руку со вторым. В смысле одно практически неизбежно ведет к другому.
РАФФИНГ. Иногда из-за него вы чувствовали себя несчастной?
ГИЛЛИАН. Это обычное дело, чувствовать себя несчастным из-за кого-то. Мы были хорошими друзьями.
РАФФИНГ. У Патрика в доме были другие хорошие подруги? Он приятельствовал с мисс Клейнер?
ГИЛЛИАН. Она ему очень нравилась. Нам всем она нравится. Мы все любим Марси. За исключением разве что миссис Френч и мамы, но иногда так трудно понять, кого или что любит мама. По части любви с ней сложно. Я думаю, Марси – самая красивая женщина, которую я только видела. А вы?
РАФФИНГ. Вы слышали что-нибудь прошлой ночью, до того, как вышли из своей комнаты?
ГИЛЛИАН. Вы не хотите быть моим другом, вам просто нужно вызнать все, что я знаю. Не думаю я, что это пристойно. Особенно непристойной представляется мне ваша попытка добиться моего благорасположения упоминанием своей дочери и бедной покойницы жены.
РАФФИНГ. Послушайте, Гиллиан, вы спросили меня о них, и я вам ответил. Я с радостью стал бы вашим другом, но в этом доме умер человек, и мне необходимо выяснить, что произошло.
ГИЛЛИАН. Почему?
РАФФИНГ. Потому что таков закон.
ГИЛЛИАН. И закон, естественно, важнее, чем реальный, живой человек, вроде меня.
РАФФИНГ. Патрик тоже был живым, а теперь он мертв. Закон нужен для защиты нас всех. Не могут одни люди сбрасывать других с лестницы, если вдруг у них возникает такое желание. Так слышали вы что-нибудь или нет?
ГИЛЛИАН. Нет.
РАФФИНГ. Но вы наверняка что-то слышали, иначе чего вам было выходить из комнаты.
ГИЛЛИАН. Логично. Пожалуй, я что-то слышала. Как скажем, Патрик бился о ступени, катясь вниз. Грохот наверняка был знатный, сапоги и все такое. Он всегда начищал сапоги до блеска, очень ими гордился. Скорее всего, в сапогах его и похоронят. Хотя это расточительство – выбрасывать зазря хорошую обувную кожу. Я хочу сказать, что ради этих сапог умерла корова.
РАФФИНГ. Мисс Клейнер только-только покинула вашу комнату?
ГИЛЛИАН. Когда?
РАФФИНГ. Перед тем, как вы услышали шум.
ГИЛЛИАН. Это она так вам сказала?
РАФФИНГ. Была она в вашей комнате или не была?
ГИЛЛИАН. Если она говорит, что была, так оно и было.
РАФФИНГ. Но вы ее не видели?
ГИЛЛИАН. Наверное, я спала. А что с ней сделают? Ее же не повесят? Это преступление – убивать такую красавицу.
РАФФИНГ. Почему ее должны повесить?
ГИЛЛИАН. За убийство Патрика, естественно.
РАФФИНГ. Так все произошло?
ГИЛЛИАН. Вы именно так думаете?
РАФФИНГ. А что думаете вы?
ГИЛЛИАН. Я – юная дама, мне думать не положено.