Теплые вещи. Михаил Нисенбаум
и погладил свою аккуратную бородку. – Это говорит о том, что в нашем подсознании заложены все человеческие умения. А может, и не только человеческие. Все, понимаешь?
Я кивал.
– Нужно только вывести их на свет божий, открыть, развернуть. Вот и давай. Докажи это. Кстати, я ведь тоже этому нигде не учился…
Его слова меня не загипнотизировали, но поверилось сразу – главным образом, в благодарность за веру в меня.
– Если не будет получаться, не бойся, не отрекайся, – внушительно заключил Вялкин и уселся опять за мольберт. – Вера горами движет.
В тот же день, вооружившись своей верой, я отправился в собственное подсознание, как Орфей – в царство теней, и сделал пять набросков: пять беспомощных уродцев. Но меня это не охладило. Уже за этими грубыми оплошностями брезжило что-то такое, что заставляло брать новые листы и рисовать снова и снова, точно подбирать разные коды к секретному замку от ларца с драгоценностями.
Ежедневно изводились тетрадь за тетрадью, альбом за альбомом, куски ватмана и листы оберточной бумаги. Рисунки скрывались ото всех, в первую очередь от Вялкина. Ему следовало показать только чудо: исполнение его приказания-предсказания. Терпения у меня было достаточно, да оно мне и не требовалось. Наедине с ручками и бумагой я следил за тем, как лоснящиеся красные и зеленые бороздки заполняют черный контур, как присоединяются одна к другой яркие, плотно закрашенные вмятинки, а из них составляются зеленые глаза, красные губы, синие брови, диковинное одеяние. Работа выключала из дома, возраста, времени суток и города. Если бы только не тонкая ниточка ожидания… И вот в музыку проскакивал будильник телефонного звонка.
– Да-да?
– …
– Мне нравится, как ты молчишь… Чудится в твоем молчании что-то… что-то… что-то вечернее, обволакивающее…
– …
– Скажи, а мы сегодня виделись?.. Мы сидим на одном ряду?
– …
– А не могла бы ты завтра сесть немного поближе?
Наконец, раздавались короткие гудки, предупреждающие смех, который мог бы выдать мою незнакомку.
8
Однажды я замешкался и вышел на улицу последним. Воздух был сладок от свежести, я стоял и с удовольствием следил, как в новенький «восьмой» трамвай садятся пассажиры, которые сейчас поедут мимо завода, через пустыри, то в горку, то под горку, под сереньким, как козлик, небом четверга. За спиной открылась дверь, и появилась Маша Вольтова в модном коротком плаще и лаковых черных туфельках. От нее пахло нераскрывшимися цветами, как будто сегодня был не октябрьский четверг, а вокруг – не Тайгуль. Мягко проведя по мне своим кошачьим взглядом, Маша сказала:
– Слуушай… Откуда ты так хорошо знаешь английский?
Вдруг я заметил, что два зуба по бокам у нее остренькие – как у кошки.
– Хорошо?
– Конечно. Ваша Радлова, говорят, не нахвалится. Никого, кроме тебя, и спрашивать не желает…
– Наговаривают, – ответил я, еле сдерживая самодовольную