Джентльмены и игроки. Джоанн Харрис
Дружке) и вынуждать меня слушать о его бесчисленных увлечениях (самолеты Первой мировой, компьютерные игры, музыка Гилберта и Салливана). Как правило, я не очень сопротивляюсь: он странный мальчик, отвергнутый одноклассниками, ему, наверное, одиноко, но, с другой стороны, у меня хватает работы и нет никакого желания проводить свободное время в компании Андертон-Пуллита.
Конечно, привязанность школьников тоже дело преподавателей, которое они улаживают, как могут. Время от времени каждый из нас становится объектом излияний, даже учителя вроде меня и Хиллари Монумента – весьма, признаюсь, непривлекательная пара, и не заподозришь, что дети станут липнуть. Каждый из нас по-разному справляется с этим, хотя Изабель Тапи, по-моему, даже поощряет мальчиков, у нее полно Закадычных Дружков, как и у Робби Роуча и Пенни Нэйшн. Лично я полагаю, что резкие манеры и добродушное пренебрежение обычно пресекают попытки фамильярничать со стороны всяких Андертон-Пуллитов.
И все же не так уж он и плох, этот третий «Ч». За каникулы мальчики подросли, некоторые выглядят почти взрослыми. Казалось, я должен бы почувствовать себя стариком, но нет – вместо этого я невольно горжусь. Мне нравится думать, что я отношусь ко всем одинаково, но у меня появилась особая нежность к этому классу, который провел со мной последние два года. Приятно думать, что мы понимаем друг друга.
– Ну-у-у! – раздались стоны, когда я вручил каждому тест по латыни.
– Сегодня же первый день!
– Может, лучше викторину?
– Может, поиграем на латыни в «виселицу»?
– Когда я научу вас всему, что знаю, мистер Аллен-Джонс, тогда у нас, возможно, найдется время поиграть в угадайку.
Аллен-Джонс усмехнулся, и я заметил, что на обложке учебника латыни, там, где место для номера классной комнаты, он написал: «Комната, ранее известная как 59-я».
Раздался стук в дверь, и показалась голова доктора Дивайна.
– Мистер Честли!
– Quid agis, medice?[15]
Класс захихикал. Зелен-Виноград, не тронутый классическим образованием, был явно раздосадован.
– Извините за беспокойство, мистер Честли. Можно вас на несколько слов?
Мы вышли в коридор, но я продолжал наблюдать за классом сквозь дверное стекло. Макнэйр уже начал что-то писать на парте, и я предупреждающе постучал по стеклу.
Зелен-Виноград не сводил с меня укоризненного взора.
– Я рассчитывал сегодня утром переоборудовать рабочую комнату кафедры, – начал он. – Ваши архивные шкафы…
– Я ими займусь, – ответил я. – Не беспокойтесь.
– И потом, ваш стол, книги, не говоря уже о громадных растениях…
– Да вы распоряжайтесь там, как дома, – беззаботно сказал я. – Не обращайте внимания на мое барахло. – В этом столе лежали рассортированные письменные работы за тридцать лет. – Может, вы не откажетесь перенести некоторые папки в архив, если у вас найдется время, – предложил я.
– Нет, – гавкнул
Как поживаете, доктор?