Мальчик с голубыми глазами. Джоанн Харрис
а? Мать – слово сложное, насыщенное таким множеством ассоциаций, что я вряд ли могу его по-настоящему понять, а значит, прочувствовать. Порой оно того же чистого голубого цвета, что и одеяние Девы Марии, а порой серого, как клубы пыли под кроватью, где я любил прятаться в детстве. Иногда оно бывает зеленым, словно сукно в лавке на рынке, и пахнет неуверенностью, утратой, черными раскисшими бананами, солью, кровью и воспоминаниями…
Моя мать. Глория Уинтер. Она причина того, что я все еще здесь, что на все эти годы я застрял в Молбри, точно растение, которому слишком тесно в горшке, чтобы зацвести. Я всегда был при ней. Как и все остальное. Если не считать соседей, ничего никогда не менялось. Дом с тремя спальнями, аксминстерский ковер[5], обои с тошнотворными цветочками, на кухне – зеркало в позолоченной раме, прикрывающее обвалившуюся штукатурку, потертая гравюра китайской девушки, лакированная ваза на каминной полке и собачки.
Ох уж эти собачки! Эти чудовищные фарфоровые твари!
Сначала коллекционирование было просто хобби, потом превратилось в болезненную страсть, в последнее время ставшую совершенно неуправляемой. Теперь у нас на каждой поверхности собаки: спаниели, немецкие овчарки, чихуахуа, бассеты и йоркширские терьеры (ее любимцы). У нее есть музыкальные собаки, есть множество собачьих портретов – например, собак, одетых как люди, есть собаки с жадно высунутым языком, подпрыгивающие на месте от нетерпения, а есть такие, которым велели сидеть, и они сидят смирно, с выжидательным выражением на морде, призывно подняв переднюю лапу и выставив торчком уши, просвечивающие розовым.
Однажды, еще в детстве, я одну такую собачку кокнул, и мать побила меня куском электрического провода, хоть я и отрицал свою вину. До сих пор я этих собак не перевариваю, о чем мать прекрасно знает. Но ведь это «ее детки», как она выражается (с ужасающими девичьими ужимками), и, потом, она же никогда не жалуется на то, каким отвратительным хламом у меня наверху все завалено.
Хотя она понятия не имеет, чем я там занимаюсь. Я строго соблюдаю границы личной территории: все мои комнаты запираются на ключ, и ей туда хода нет. Собственно, моя территория – это перестроенный чердак, где находятся кабинет, ванная и спальня, а также моя любимая темная комнатка в подвале, где я проявляю фотографии. Здесь я чувствую себя действительно дома – вокруг мои книги, музыкальные записи, интернетовские френды. Мать предпочитает коротать дни в гостиной; там она курит, отгадывает кроссворды, вытирает пыль с собачек и смотрит телевизор.
Гостиная. Я всегда ненавидел это слово с фальшивым привкусом принадлежности к среднему классу, насквозь провонявшее цитрусовым освежителем воздуха. Теперь я ненавижу его еще больше – из-за материной гостиной с полинявшим ситцем, фарфоровыми собачками и отвратительным запахом отчаяния. Конечно, я не смог бы бросить ее. С самого начала она прекрасно это понимала, знала, что если решит остаться в этом доме, то и меня с собой удержит,
Род бархатного ковра с большими вытисненными цветами; первоначально такие ковры производились в г. Аксминстер, графство Девоншир.