Тайна леди Одли. Мэри Брэддон
type="note">[40], затем, нагнув голову, двинетесь по проходу; дойдя до поворота, примете резко влево, а там, дойдя до самого конца, вы обнаружите короткую лестницу и над ней – люк, такой же, как этот. Отодвинув засов, вы попадете в гардеробную миледи через половицы, покрытые квадратным персидским ковром, который вы без труда отодвинете. Итак, вам все ясно?
– Яснее не бывает.
– Тогда, Роберт, бери свечу, а мистер Толбойз последует за тобой. Даю вам двадцать минут на осмотр картин – по одной минуте на картину, – а когда ваше время истечет, я надеюсь, вы без особых приключений вернетесь обратным ходом.
Роберт проделал в точности все, что сказала Алисия, и Джордж, покорно последовав за своим другом, через пять минут очутился в гардеробной миледи, пребывавшей, если так можно выразиться, в состоянии элегантного беспорядка.
Судя по всему, ввиду непредвиденного путешествия в Лондон миледи оставила дом в спешке, и сейчас все ее туалетные принадлежности лежали, поблескивая на мраморном столике. От флаконов с духами – здесь их было великое множество – шел одуряющий запах. На крошечном письменном столике лежал увядший букет цветов, доставленных прямо из оранжереи. Два-три прекрасных платья бесформенной грудой лежали прямо на полу. Фарфор, драгоценности, гребни из слоновой кости валялись повсюду, обнаруживая свое присутствие в самых неожиданных местах. Увидев свое отражение в большом зеркале на подвижной раме, Джордж Толбойз подумал, как, должно быть, нелепо смотрится он сейчас среди этих роскошных дамских побрякушек.
Из гардеробной они прошли в будуар, а из будуара – в ту самую прихожую, где, как утверждала Алисия, кроме портрета миледи имелось двенадцать весьма ценных живописных полотен.
Чуть прикрытый зеленой байкой портрет миледи стоял на мольберте в центре восьмигранной комнаты. Фантазия художника поместила миледи в эту же комнату, и реальная окружающая обстановка выглядела достоверной репродукцией стен, изображенных на картине. Художник, вероятнее всего, принадлежал к прерафаэлитскому братству[41], ибо страшно было подумать, сколь долго пришлось ему трудиться над второстепенными деталями картины: над мелкими локонами миледи и тяжелыми складками ее темно-красного бархатного платья.
Впрочем, осмотр молодые люди начали с картин, развешанных по стенам, оставив незаконченный портрет, так сказать, на сладкое.
К этому времени стало совсем темно. Тонкая свечка в руке Роберта – он медленно переходил от картины к картине – светилась крохотным одиноким пятнышком. В проеме широкого незанавешенного окна виднелось тусклое небо, чуть тронутое последним холодным проблеском непроглядных сумерек. Плющ, касаясь оконного стекла, шелестел, потрясаемый трагическим трепетом, и каждый лист сада, охваченный тем же трепетом, пророчествовал о близком наступлении бури.
– А вот и наш друг и его неизменные белые кони, – промолвил Роберт, останавливаясь перед картинами Ваувермана. – Никола Пуссен, Сальватор[42] – гм! А теперь взглянем на портрет миледи.
С