Ключ. Наталья Болдырева
– Поднимаясь, воин хлопнул ладонью о колено, звук вышел глухим и влажным. – Прибудем на место, всех вас перевешаем. Разбору не будет.
Развернувшись, он побрел куда‑то в сторону, на ходу снимая и складывая на руки семенящему рядом солдату тяжелую, глухо звякающую амуницию. Я провожал его взглядом, пытаясь осмыслить услышанное, поверить в происходящее. Бред принимал все более ужасающие формы. Хотелось кричать, и я вскрикнул – от боли, когда что‑то холодно и бодряще нырнуло под ребра. Обернувшись, я наткнулся на серо-стальной взгляд.
Глава 2
Со мной никто не разговаривал. После того как я упомянул лабиринт, пленные старались держаться подальше – насколько позволяла цепь. Да после того как нас подняли и – тычками и ударами – погнали вперед, вдогонку успевшему скрыться обозу, никто и не болтал. Мы бежали. Сначала вразнобой, конвульсивно дергая сковывавшую нас в одну связку цепь. Потом, когда Сет раздал достаточно команд и пинков, – ровно и слаженно, будто воинская часть на марше. Хорошо хоть не в полной выкладке, но с руками, скрученными за спиной. Общаться с солдатами мне не хотелось – я и без разговоров боялся сорвать дыхалку.
Мы с Сетом бежали в паре, он был ближе всех в связке, я ориентировался на него. Сет дышал через нос и смотрел под ноги. Я, борясь с искушением вывалить язык на плечо, захлопнул пасть и тоже начал следить за дорогой, – земля, разбитая десятками ног и колес, казалась одной сплошной и гладкой поверхностью. Вглядываться в это жидкое месиво было бесполезно, я надеялся лишь поймать и упредить тот момент, когда нога подвернется в щиколотке, запнувшись о камень, спрятанный под водой.
Но когда, наконец, послышался и неслаженный скрип колымаг, и разноголосый говор людей, и крики животных, солдаты дали команду «шагом». И мы пошли. Быстро, но пошли. Догнав плетущиеся в хвосте волокуши, мы уже выровняли дыхание и даже чуть сбавили шаг. Я понял: эта длинная живая цепочка движется со скоростью последнего составляющего ее звена. А последними идут люди. Пользуясь раскатанной будто специально для них дорогой, они тянут смастеренные из лозы и гибких пород дерева волокуши, на которые валом свалено сено, а поверх – нехитрые изделия деревенского ремесленника. Не иначе на продажу в город… или на ярмарку.
– Съели, да? – На ворохе корзин, придерживая их и держась за них – одновременно, ехал мальчишка лет семи. Облаченный в грязную, но крепкую робу, босой… Босой. Я подумал эту мысль дважды, и все же она не желала укладываться в голове.
– Сколько вас полегло? Половину перебили дружинники? Больше? – Мне невольно захотелось надрать наглецу уши. Триста метров бегом да в одной связке странным образом сблизили меня с грабителями.
– Храбрый, да? – Заговоривший попытался плечом утереть разбитый в кровь нос, не сумел и, в два шага нагнав товарища, утерся о его спину, – где бы вы были, кабы не дружинники? Перерезали б мы горло твоему папашке, а тебя к себе бы взяли, – он шмыгнул, затянувшись глубоко, прочистил горло и сплюнул бурые сгустки, – только язык сперва