.
значимости в США. Здесь добывали железо и уголь. Прекрасно? Нет, но повсюду кипела жизнь, даже чересчур. Город переполняла ярость и шумное неистовство двенадцати тысяч рабочих, они ежедневно, в одно и то же время закончив тяжелый труд на шахтах, заводах, морских портах, вваливались в бары, напивались, дрались, делили между собой шлюх. Проституток был легион, коррупция процветала повсюду. Смертность была очень высокой, рэкет – обычным явлением. Так текла городская жизнь в заводском дыму и плотном смоге угольной пыли. Вероятность отравиться ядовитыми выбросами в атмосферу была настолько велика, что нередко можно было встретить женщин, идущих за покупками в противогазах! Что касается пожаров, то они случались сплошь и рядом: большинство домов были деревянными.
Впечатляющим контрастом смотрелись богатые семьи – кланы Карнеги, Хайнц, Фрик, Меллон, возбуждавшие интерес Уорхола в разные годы жизни. Они жили в безумной роскоши, возводя замки из пятидесяти комнат и такого же количества ванных и туалетных комнат, закупая в Европе по баснословным ценам обстановку и отделочные материалы. Также из Европы, куда они съезжались на «каникулы» в самое комфортное время года, привозили множество произведений искусства и жен-аристократок.
Рабочие, многочисленные лишние люди, выброшенные за борт вихрем индустриализации, захлебывались в нищете, грязи, невежестве, пьянстве, разврате и болезнях. Беднейшими из бедных были иностранцы, особенно выходцы из Центральной Европы, чьи народные, культурные и религиозные обычаи отторгались коренными американцами, по крайней мере теми, кто жил на этих землях на протяжении нескольких поколений. Их считали ни к чему не годными и ненадежными, им давали самую тяжелую работу, за которую платили гроши. Жизнь иммигрантов была не сладка и вынуждала каждого, в большей или меньшей степени, замыкаться в себе. Они жили изолированными группами, исповедовали другие религии, отмечали другие праздники, следовали другим привычкам и говорили на другом языке.
Принимая во внимание то, что население Питтсбурга в большинстве своем состояло из иммигрантов, в этом городе больше, чем в любом другом в США, издавалось газет на иностранных языках.
В таком неспокойном, экспансивном городе, который, пожалуй, в те времена был наиболее символичным для Америки, обосновалась на жительство чета Андрея – Джулии, поначалу в двух комнатах крохотного кирпичного домика под номером 73 на Орр-стрит, по соседству с Джозефом, братом Андрея, недалеко от тюрьмы и реки, в рабочем квартале Сохо.
Ровно через девять месяцев Джулия родила мальчика, его назвали Полем, через три года настала очередь появиться на свет Джону, а еще через три года – Андрею, то есть Энди.
У новорожденного Энди кожа была не просто белой, она была бесцветной. Вес не дотягивал и до двух килограммов. Он почти не двигался.
Джулии тогда было тридцать шесть лет. Несмотря на это, ее волосы уже поседели, и она носила блузу с юбкой из грубой ткани, повязывая голову платком, как старуха.
Строгий Андрей
Религиозные