Халцедоновый Двор. Чтоб никогда не наступала полночь. Мари Бреннан
просто изгнание, но и невозможность общаться… Должно быть, Кадогант замышлял какую-нибудь измену. А кара – намек для его соратников, настолько тонкий, что адресаты поймут все вмиг, тогда как несведущие даже не заподозрят о существовании заговора.
Дрожь вновь прокатилась волной по всему телу. Такая же участь могла постичь и ее, разгневайся Инвидиана на ее неудачу хоть сколько-нибудь сильнее.
– Ступай! – прорычала Инвидиана.
Луна не открывала глаз, пока неверные, шаркающие шаги не стихли вдали.
Но вот Кадогант ушел, а Инвидиана садиться не торопилась.
– Что ж, с этим делом покончено… до поры, – сказала она.
Ее слова несли в себе зловещий намек на то, что Кадогант, может статься, отнюдь не последняя жертва. Но, что бы ни случилось дальше, случится оно не сейчас. Собравшиеся вновь опустили взгляды к полу, королева стремительно покинула зал, и когда двери за ней, наконец, затворились, все дружно перевели дух.
Словно бы порожденная ее уходом, под сводами зала зазвучала меланхолическая, траурная мелодия. Бросив взгляд в сторону трона, Луна увидела светловолосого юношу. Вольготно расположившийся на ступенях, музыкант покачивал флейтой и перебирал клапаны ловкими пальцами. Подобно всем смертным игрушкам Инвидианы, он получил имя, взятое из преданий древних греков, вовсе не без причины. Незатейливая музыка Орфея не просто напоминала о горестях сельских дивных и о падении Кадоганта. Кое-кто из злорадствовавших нахмурился, и взоры их исполнились раскаяния. Некая темноволосая фея начала танцевать, ее стройное тело заструилось, точно воды ручья, придавая музыке облик. Дабы не угодить в силки Орфея следом за нею, Луна поджала губы и поспешила к дверям.
В дверях, привалившись плечом к косяку, скрестив на груди костлявые, туго обтянутые шелком предплечья, стоял Видар.
– Понравилось ли вам представление? – спросил он все с той же самодовольной ухмылкой на губах.
Как же Луне захотелось ответить на это какой-нибудь великолепной остротой, сбить с него спесь и посмотреть, твердо ли он уверен, что пребывает в фаворе у королевы, а она, Луна – нет! В конце концов, дивным нередко случалось впадать в немилость, а после оказывалось, что это – лишь часть некоей сложной интриги. Однако ее, не защищенную никакими интригами, остроумие подвело. Видар ухмыльнулся шире прежнего. Молча протиснувшись мимо, Луна покинула зал.
Слова Видара – а может, судьба Кадоганта, или же бедных, горемычных сельских пешек – встревожили Луну до глубины души. Оставаться у всех на глазах и воображать, будто все сплетники вокруг смакуют ее опалу, было просто невыносимо. Вместо этого Луна со всей поспешностью, какую только могла себе позволить, направилась сквозь лабиринт коридоров к себе.
Затворенная за собою дверь даровала иллюзию убежища. Обставлены обе комнаты были роскошно и куда мягче, уютнее общедоступных залов Чертога: пол покрывал толстый слой камыша, на стенах висели гобелены со сценами из мифов о величайших дивных. С ее появлением