Люди сороковых годов. Алексей Писемский
и от Имплевых.
Самый дом и вся обстановка около него как бы вовсе не изменились: ворота так же были отворены, крыльцо – отперто; даже на окне, в зале, как Павлу показалось, будто бы лежал дорожный саквояж, «Что за чудо, уж не воротились ли они из Москвы?» – подумал он и пошел в самый дом. Там его, у самых входных дверей, встретил проворно выбежавший из комнат оставленный при доме, в виде дворника, старый лакей Еспера Иваныча, Силантий. Захлопнув за собой дверь, он, сверх того, заслонил ее своей собственной особой. Лицо его было сконфуженно и растерянно.
– А что, от Еспера Иваныча есть известия? – спросил удивленный всем этим Павел.
– Никак нет-с! – отвечал Силантий, не отходя от дверей.
– Пусти меня в дом; я хочу посмотреть комнату Мари.
– Никак нельзя-с! – отвечал старик испуганным голосом.
– Отчего же нельзя? – спросил Павел.
– Нельзя-с! – повторил Силантий. – Позвольте-с, я доложу, – прибавил он и, как бы сам не понимая, что делает, отворил дверь, юркнул в нее и, как слышно было, заперев ее, куда-то проворно побежал по дому.
Павел от удивления не знал, что и подумать. Наконец, Силантий возвратился, отворил дверь как-то уж не сконфуженно, а больше таинственно; лицо его дышало спокойствием.
– Пожалуйте, войдите-с, можно! – проговорил он.
Павел вошел в переднюю.
– Вас они просят к себе-с, в комнату Марьи Николаевны, – прибавил старик.
– Кто просит? – проговорил Павел, наконец, уж с досадой.
– Госпожа Фатеева-с, – произнес почти шепотом и несколько лукаво старик.
– Зачем же она здесь? – говорил Павел, идя за Силантием по коридору.
– Да так-с, приехала, – отвечал тот как-то неопределенно.
В комнате Мари действительно Павел увидал m-me Фатееву, но она так похудела, на щеках ее были заметны такие явные следы слез, что он даже приостановился на несколько мгновений на пороге.
– Не ожидали меня!.. – проговорила она, подходя к нему, протягивая руку и усиливаясь улыбнуться.
– Никак уж!.. Но скажите, как же вы, однако, и давно ли вы здесь?.. – спросил Павел в одно и то же время сконфуженным и обрадованным голосом.
– Все расскажу; ступай, Силантьюшко! – прибавила она вошедшему тоже, вслед за Павлом, Силантию.
– Никого больше не прикажете принимать? – спросил тот, модно склоняя пред ней голову.
– Никого, – отвечала Фатеева.
Старик поклонился и ушел.
– Это цербер[55] какой-то, вас стерегущий! Он и меня никак не хотел пустить, – сказал Павел.
– Да, он мне очень предан; он меня обыкновенно провожал от Имплевых домой; я ему всегда давала по гривенничку на чай, и он за это получил ко мне какую-то фанатическую любовь, так что я здесь гораздо безопаснее, чем в какой-нибудь гостинице, – говорила m-me Фатеева, но сама, как видно, думала в это время совсем об другом.
– Но к чему же вся эта таинственность? – спросил Павел, не могший все еще разобрать смысла всего
Цербер – в древнегреческой мифологии пес, охранявший вход в подземное царство Аида.