В водовороте. Алексей Писемский
даже кровь сказывалась, так как предание говорило, что не дальше как дед родной барона был ювелир и торговал на Гороховой, в небольшой лавочке, золотыми вещами.
После бриллиантов барон обратил некоторое внимание на старинные экипажи, которые его поразили своею курьезностию.
– Что это за безобразие, что это за ужас! – говорил он, пожимая плечами.
– Покажи и тебя через десять лет в твоем пиджаке, – и ты покажешься ужасом и безобразием, – заметил ему князь.
– Тут не в том дело! Они сложны, огромны, но комфорта в них все-таки нет, – возразил барон.
– Никак не меньше нынешнего: попробуй, сядь, – сказал ему князь, явно желая подшутить над приятелем.
– Гораздо меньше! – воскликнул барон и в самом деле хотел было сесть, но чиновник не пустил его.
– Нет-с, этого нельзя, – сказал он ему не совсем, впрочем, смелым голосом.
– Жаль! – произнес барон и пошел дальше.
Когда они, наконец, стали совсем выходить, чиновник обратился к князю, которого он немножко знал, и спросил его почти на ухо:
– Кто это с вами, министр, что ли, какой?
Барон очень уж важен показался ему по виду своему.
– Нет, барон один, – отвечал ему с улыбкой и не без умысла князь.
– Ах, он ягель немецкий, трава болотная! – зашипел, заругался чиновник. – Недаром меня так претило от него!
Почтенный смотритель древностей был страшный русак и полагал, что все несчастья в мире происходят оттого, что немцы на свете существуют.
В Троицком трактире барон был поставлен другом своим почти в опасное для жизни положение: прежде всего была спрошена ботвинья со льдом; барон страшно жаждал этого блюда и боялся; однако, начал его есть и с каждым куском ощущал блаженство и страх; потом князь хотел закатить ему двухдневалых щей, но те барон попробовал и решительно не мог есть.
– Ах, ты, габерсупник[62]! – сказал ему почти с презрением князь.
– Почему же габерсупник? – возразил барон, как бы даже обидевшись таким названием.
Вина за обедом было выпито достаточное количество, так что барон сильно захмелел, а князь отчасти, в каковом виде они и отправились домой.
– Это Сухарева башня? – говорил барон не совсем даже твердым языком и устремляя свои мутные глаза на Сухареву башню.
– Сухарева! – отвечал ему прежним же насмешливым тоном князь.
– Ее Брюс[63] построил? – продолжал барон надменнейшим и наглейшим образом.
– И не думал! – возразил ему серьезно князь.
– Как не думал? – воскликнул барон. – Я положительно знаю, что водопровод ваш и Сухареву башню построил Брюс.
– Ну, да, Брюс!.. Ври больше! – произнес уже мрачно князь.
– Нет, не вру, потому что в России все, что есть порядочного, непременно выдумали иностранцы, – сказал барон, вспыхивая весь в лице.
– Отчего же ты до сих пор ничего порядочного не выдумал? – спросил его князь.
– Отчего я?.. Что же ты меня привел тут в пример? Я не иностранец! – говорил барон.
– Врешь!..
Габерсупник – человек, питающийся «габерсупом» – лечебной жидкой овсяной кашей.
Брюс, Яков Вилимович (1670—1735) – государственный деятель и ученый, сподвижник Петра I.