Жалган. Жанна Ермековна Курмангалеева
которому не повезло пристать к Толкын, когда ее старшая сестра была рядом. Люди стали говорить о них еще больше, и сначала Толкын обиделась на Жулдыз, но с годами поняла, что таким образом сестра словно бы накрыла ее куполом, защищающим девушку в ее отсутствие. Кто бы теперь осмелился украсть ее, зная, что ее сестра не побоится ни неба, ни земляков, ни аксакалов, ни манапа.
Толкын откинула полог юрты, из темноты на нее дохнуло мрачной тишиной. Вздохнула. Саткын ушел. Куда – кто знает? А может, и не приходил. Вырос, важные дела появились. Разбрелись брат с сестрами в разные стороны. Девушка переступила порог, мимоходом рассеянно зацепившись взглядом за все еще белый узорчатый войлок, очаг, сундук, запасы еды. Богато живу. Вон, своя юрта есть, дойные кобылицы, а ведь совсем молодая, незамужняя. Это не ее достижение, конечно. Все добыли сестра и брат. Саткын нашел богатство на войне, а Жулдыз меч в руки не взяла. Сестра, отделившись от всех, перестала охотиться только ради еды. Начала возвращаться и с мясом, и шкурами. Потом, как-то на собственной лошади и арбе притащила юрту. После иногда дарила сестренке украшения. Говорила – проезжали купцы, обменяла на рога сайгаков. Толкын бы поспрашивала, но жизнь с Жулдыз научила ее не спрашивать ни о чем. Она, конечно, ответит, но в подробности не пустится. Вообще Жулдыз никогда не заменяла ей мать, да и не пыталась. Может, знала, что без толку, вот и не ласкала. Толкын, бывало, держала обиду на сестру, но никогда не забывала, что всем, что имеет, обязана ей. Саткын-ага точно так же растил ее, но тогда, в самом начале, из плена ее вынесла именно Жулдыз. Родители брата приютили, накормили, да, но никогда не шли на сближение с сестрами-приблудышами. Словно пустили их, боясь небесного гнева. И все-таки Толкын была им благодарна – могли и прогнать. Порой ей становилось их даже жалко. А Жулдыз… Трудно сказать, кого любит сестра. Чаще, чем проявляла уважение, она кривила губы в презрительной усмешке. Волы, которые так привыкли к ярму, что сами просятся под него – это Толкын читала в сестринских глазах. Может, чувствуя, что они тут лишние, а может, ради своего успокоения, Жулдыз оторвалась от них как могла скоро. Совсем еще девочка, научилась ставить петли и сети, чтобы добывать пропитание самой, не зависеть ни от кого, быть самой по себе. Толкын помнила тот день, когда сестра в буквальном смысле отплатила за приют. Она вернулась с охоты, как обычно, с тушей хулана на одном плече, и мешком на другом. Оставив мясо у очага на обед, встала перед хозяевами и протянула мешок. Он был многим меньше, чем то, что приносила раньше, но гораздо дороже. В этом убедились родители Саткына, раскрыв его. Там оказалась доха, дорогая, роскошная, лоснящаяся. “Это вам за все, что сделали для нас с Толкын.” – Ничего больше не говоря, сестра, пригнув голову, чтобы не задеть полог, вышла из юрты. Это могло походить на подарок от чистого сердца названой дочери, но на самом деле, и все это понимали, это был откуп. Вскорости Жулдыз поставила свою юрту, совсем перестала заходить. Да так, кажется, было лучше всем.
Это произошло совсем недавно. А Толкын смутно припоминала первые дни их охоты. Тогда, конечно, ходила не одна. От маленькой в то время сестренки толку не было, но вот Саткын честно разделял