Поле битвы – душа. Андрей Россет
и том же сне, повторяющемся раз в два-три месяца. Честно говоря, рассказывать о нём не хочется. И, что странно, после посещения Люцифера эти сны прекратились. Вот пишу эти строки и думаю, а может, эти сны предваряли появление Князя Тьмы на сцене моей жизни? Так сказать, увертюра…
Вот этот сон, всегда очень короткий: раздается звонок в дверь в этой самой квартире, где я вырос и жил на момент описываемых событий. Иду открывать дверь, ощущение полной реальности, всё знакомо, вот она дверь, со всеми ее запорами, звонками, царапинами и выбоинами, сотни раз перекрашенная, помнящая всех жильцов своей огромной шестикомнатной квартиры, и, когда я подхожу открывать её, на меня вдруг накатывает волна страшного знания: там, за моей спиной, в нескольких метрах, на общей коммунальной кухне, на газовой плите варится в оцинкованном корыте шестимесячный младенец. И поэтому дверь открывать нельзя… но руки сами тянутся к засову – я открываю… медленно, медленно, мне страшно… и тут из-за приоткрывающейся створки двери меня накрывает уже ледяная волна цепенящего ужаса: я откуда-то знаю, что за дверью стоит мерзкого вида убийца, который вот сейчас, через мгновение вонзит мне в грудь нож… В этом месте я всегда просыпался, выпадал из черноты сна, и ужас ещё некоторое время цеплялся за меня клочьями чёрного тумана… Комментировать не буду.
После посещения Люцифера я узнал, что дьявол есть. То есть, я не то чтобы поверил в него, я просто убедился в его существовании. Даже появилось желание нарисовать его, хотя рисовать я абсолютно не умею. И ведь получилось. Карандашом – черно-белый рисунок. Он удивительно напоминал булгаковского Воланда – «мой» Воланд получился во фраке, на фоне московских высоток, правда, лишённый приданного ему Булгаковым обаяния. И это тоже не совпадение. Это еще один кусочек Мозаики – с романом Булгакова «Мастер и Маргарита» у меня сложатся особые отношения. Рисунок этот я «на всякий случай» засунул в глубь архива, под самый потолок накопившихся бумаг, ещё не догадываясь, какую силу может нести такая «икона». Раз в несколько лет рисунок попадался мне на глаза, порвать его не поднимались руки – это было единственное, что я нарисовал в своей жизни. И только когда мистические испарения моей Мозаики начнут пропитывать материю, в которую с рождения было завернуто пишущее эти строки существо, уплотняя её страхом и проявляя на ней изображение, далекое от задуманной Богом идиллии, рисунок будет порван на клочки и спущен в унитаз.
Зная наперёд, сколь многого можно было бы избежать простым нажатием ручки. Мы часто не догадываемся, что унитаз гораздо нужнее, чем рог изобилия.
Убедившись в существовании дьявола, я, тем не менее, продолжал оставаться атеистом. Нет, я догадывался, что раз так много о Боге говорят и пишут, то вполне вероятно, «что-то там, где-то там, возможно и есть». Но вот потребности в Боге у меня не было. Как так может быть после встречи с дьяволом, спросите вы, и я честно отвечу: не знаю. Могу только предположить, что способность засовывать при опасности