Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга вторая. Иван Макарович Яцук
знает. Софья не принимала никаких мер для устранения Петра Алексеевича, сама боялась, что явятся потешные, чтобы ее сместить, а она не успеет предупредить стрельцов. Потому стала меньше выезжать из Москвы, стоять в соборах, ходить крестным ходом, требовала от него, Шакловитого, усилить стражу, увеличить ночные караулы, строго спрашивать за промашки всякие, упущения, особенно на постах.
Исписав девять листов, Федор Леонтьевич передал их князю. Тот торопливо поднялся с ними к себе, посмотрел на часы – было за полночь. Царь, видимо, уже спал. В монастыре он вел себя тихо, смирно, во всем положившись на матушку и Голицына, спал рядом с женой, чему та зело радовалась.
Сев за стол, придвинув к себе шандал со свечами, Борис Алексеевич стал жадно читать. Он знал, что Василий Васильевич был невысокого мнения о Петре, нашептывал Софье всякие меры против царя. Мог знать то и Шакловитый и написать о сем. Тогда могло пасть подозрение и на весь род Голицыных. Хотя и отменили местничество, однако, традиции еще слишком живы, чтобы их не слушаться. Да и на самого Бориса Алексеевича могут косо поглядывать: а ни есть ли он, Борис Алексеевич, тайный союзник Софьи и своего братца? Тогда, считай, пропал. Никто не спасет, никакие заслуги.
Но нет, Шакловитый ничего не написал про Василия Васильевича. Может, надеялся на снисхождение князя, а может, Василий так хитро действовал, что Федор Леонтьевич ничего не знал; возможно, что-то иное водило его пером, но на 9 листах не было ни одного упоминания о Голицыне первом. Князь облегченно вздохнул, отложил бумаги и стал готовиться ко сну.
Пока Борис Алексеевич спал ангельским сном, его недоброжелатели не спали. В монастыре сложился кружок бояр, которым зело не нравилось возвышение князя. Они зорко следили за его действиями, ожидая момента уличить Голицына в какой-нибудь хитрости и тем самым умалить его в глазах царя. Да и сам Петруша без особой радости наблюдал, как его воспитатель забрал всю власть в монастыре в свои руки. Первый испуг прошел, и теперь нарастала только злость. Яков Долгорукий, Тихон Спешнев, Троекуров доложили царю, что Борис Голицын умыкнул признательные листы Шакловитого, чтобы заранее их прочесть и вырвать все то, что клонило бы ко вреду Васьки Голицына.
Ранним утром один из друзей-собутыльников князя поспешил к нему.
– Вставай, вставай, Борис Алексеевич,– тормошил он крепко спящего князя.
– В чем дело?– недовольно спросил князь, проснувшись.– Ты что, по шее захотел? Кто тебе разрешил тревожить мой сон? Я в два часа ночи заснул.
– Беда, беда,– закричал приятель.– Вставай немедля, ежели не хочешь, чтобы за тобой пришли с оружием.
– Что такое?– серьезно всполошился князь, поднимаясь с постели и свесив ноги.
– Бояре пожаловались царю, что ты задержал листы Шакловитого, чтобы вымарать все, что касаемо Василия Голицына.
– Да ты что?– вскричал Борис, вскакивая на ноги.– Вот сучьи дети. Так и ждут моих оплошек.
Голицын по-настоящему засуетился, наскоро оделся, схватил бумаги и помчал к царю. Тот давно уже был на ногах и не в духе.
Написал