Свобода уйти, свобода остаться. Вероника Иванова
разуму, и в мою сторону летит властное и жесткое:
– Подвинь стул!
Выполняю повеление. Dan Советник садится, осторожно, словно боясь расплескать содержимое своего тела, и слегка оттягивает пальцами тесный воротник.
– Ненавижу эти парадные одеяния!
Я стою, скрестив руки на груди, и слушаю, как следующие пару минут Каллас жалуется на все, что приходит ему в голову: на фасоны одежды, на погоду, на королевского повара, не доварившего креветки, на рост цен на строевой лес и прочие подобные неурядицы, занимающие делового человека с раннего утра и до позднего вечера. Да и ночью – тоже. Посвятив обстановку кабинета во все возможные причины своего плохого настроения, Ра-Дьен возвращается к первой и самой главной. Ко мне то есть.
Взгляд, золотистый, как весеннее солнышко, цепляется за мое лицо:
– Ваше поведение, dan Рэйден, переходит все границы.
– Что именно вас не устраивает, dan Каллас?
– Что вы творили прошлым вечером?
– То, что считал нужным.
– Вы умеете считать? – Светлые брови чуть приподнимаются. – Не знал, не знал… А если отбросить шутки в сторону, Рэйден, я не просто недоволен. Я разъярен.
– Вижу.
– Ты подверг свою жизнь ненужной опасности. Рисковал, не думая о последствиях.
– Но ничего же не случилось!
– В этот раз да. А в следующий? Баллиг не сможет вытаскивать тебя из всех ям, в которые ты пытаешься упасть.
– Я не пытаюсь!
Бессмысленно оправдываться, когда сознаешь вину. Но можно попробовать огрызнуться. Так, на всякий случай. Чтобы не потерять навык.
Каллас качает головой:
– Да, уже не пытаешься, а просто падаешь! Ты давно вырос, Рэйден, а до сих пор ведешь себя как беспечный мальчишка… Так нельзя. Ты облечен слишком большим могуществом.
– Могуществом ли? – негодующе раздуваю ноздри. – Докучливым даром, от которого больше неудобств, чем всего прочего!
– Если он неудобен лично для тебя, это вовсе не значит, что все остальные не могут извлечь из него выгоду, – сухо замечает Ра-Дьен.
– О да! По части выгод ты у нас большой знаток! Куда уж мне, недалекому!
– Я всегда поражался тому, как странно в тебе уживаются самомнение и неверие в собственные силы. Ты уж остановись на чем-то одном, будь любезен!
– Зачем?
– Чтобы мне было легче.
– Легче – что?
– Раз и навсегда определить, как с тобой обращаться: как с заслуживающим внимания человеком или как с ничтожеством, – ласково улыбнувшись, закончил свою мысль Каллас.
Проглатываю колкость, но вовсе не из-за того, что не могу ответить подобающим образом. Не могу я сделать совсем другое. Сам не знаю, как к себе относиться. С одной стороны, кое-что умею и вполне горжусь достигнутым. А с другой… Ничтожество и есть, если даже жена не желает иметь со мной ничего общего.
– Еще оскорбления будут?
Ясные глаза искренне участливы:
– Куда-то торопишься?
– Тороплюсь.