Руны судьбы. Дмитрий Скирюк
что-то важное, что непременно помогло бы ей, но почему-то не хотело вспоминаться. В корчме было тепло, и усталость брала своё. Веки девушки слипались. – Шаль… – повторила она.
– Ну да, – кивнула хозяйка, истолковав её колебания по-своему. – Ещё патаров штуки три добавлю сверху… Ну хорошо, полуфлорин. Будет чем за ночлег платить в следующие разы. Ты далеко идёшь-то? А?
Внезапно Ялка вспомнила: конечно! – шерсть в её мешке, большие серые клубки.
– Послушайте, – вскинулась она, на всякий случай всё-таки развязывая шаль, – зачем вам эта, ношеная? Хотите, я вам другую свяжу? У меня и пряжа с собой – вот, в мешке…
– Ты? – «тётушка» невольно подалась вперёд, будто принюхиваясь. – Ты сама её связала? – Она протянула руку, пощупала мягкое пушистое полотнище. – А не врёшь?
– Не вру, – Ялка почти счастливо улыбнулась. – Мне нужен день или чуть больше.
– Ну, не знаю, – заколебалась та. – Если так, то что ж… Давай.
Тут Ялка совсем расхрабрилась и решила рискнуть.
– Только… можно я сперва посплю? Я… я весь день шла. Вы не беспокойтесь, я рано просыпаюсь. Какой вам хочется узор?
Ответить хозяйка не успела: в корчму ввалилась дюжина гуртовщиков, которые с порога потребовали пива и еды, и хозяйка умчалась на кухню. Вместо неё явилась девка из прислуги, проводила Ялку в тесную комнатёнку наверху, оставила ей свечку и ушла. По-видимому, это означало, что хозяйка согласилась на её условия. Комната была холодная, но в ней была постель, пусть жёсткая, зато с одеялом, подушкой и простынями. Ялка сунула котомку под кровать, задвинула засов, разделась и развесила одежду для просушки на столе и подоконнике, как мышка юркнула в постель и тотчас провалилась в сон под мерный шум осеннего дождя.
Проснулась она до рассвета. Вспомнила вчерашний разговор, достала нитки, спицы и принялась за вязание. Через часок пришла хозяйка – разбудить и позвать завтракать, была приятно удивлена тем, что шаль уже в работе, и сразу прониклась к девушке доверием. Её, как выяснилось, звали Вильгельмина. Всерьёз её, конечно, так никто не звал, предпочитали – «Тётушка Минни». Муж её лет пять как умер («Конь зашиб», – простодушно пояснила та), и постоялый двор она содержала в одиночку. Завсегдатаи промеж себя любовно звали её Мамочкой: «Где будем ночевать?» – «Как где? У Мамочки…» Так Ялка узнала ещё одно имя трактира, уже никак не связанное с пресловутой вывеской.
На следующий день, под вечер, шаль была готова. Утром Ялка отдала её хозяйке, получила оговоренную плату, в меру сил отчистила испачканное платье и засобиралась в дальнейший путь.
Вильгельмина молча, сложив руки на коленях, наблюдала за её сборами.
– Знаешь что, – сказала она, – а оставайся у меня. Хотя б до снега: всё ж таки не в грязь идти. Ты вяжешь и ещё прядёшь, поди. В хозяйстве б помогла, подзаработала маленько. А я б тебе и шерсти раздобыла, а потом с каким-нибудь обозом помогла уехать.
– Спасибо, нет. Мне надо… Я должна идти.
Хозяйка покачала головой. Вздохнула.
– Видано ли дело, чтобы мышка, сидя