На высоте десять тысяч метров. Антон Владиславович Хапилов
в свои кровати, ох, как я завидую им тогда. Если они устали, то процесс засыпания наступает почти мгновенно. А если нет, то надо читать сказки или сочинять их на ходу. Это дело непростое, но подвластное мне. Последним препятствием перед вожделенной кроватью встает жена. Но я не отчаиваюсь, а смело бросаюсь в бой за свое право уснуть в своей постели. Прохождение лабиринтов женского разума является, по сути, неким духовным испытанием. Да, это тяжелый труд, и даже логические парадоксы сократиков становятся чем-то легким, почти невесомым из школьной программы первого класса. Но в этом и прелесть. Жена думает, что я грубый и недостойный человек. Я не дарю ей того тепла, которого она достойна. С этим я согласен. Ну, зачем рвать волосы на призрачной голове и придаваться экзальтации в столь позднее время. Не лучше ли найти примирение в кровати? Именно этот простой риторический прием возымел воздействие и жена моя идет принимать ванную, а я отправляюсь в постель. Только лишь голова моя касается прохладной поверхности подушки, я впадаю в дремоту.
– Ты что спишь?
Жена забирается под одеяло и склоняется надо мной, касаясь влажными прядями волос моего лица.
– Нет… Я жду, когда ты придешь…
– Пришла…
– Хорошо…
Я обнимаю ее.
Идиллия всегда рисуется оптимистично. Скромные шероховатости приобретают вид одного из достоинств, а глупое молчание выдается за скрытый ум, наличествующий у собеседника. Иногда приходится дорисовывать и такие прекрасные сюжетные повороты. Только лишь то и правда, что супружеское ложе становится болезненной возможностью обрести перемирие и покой. Чего не хватает нам в этой короткой жизни, в этом миге земного существования, спрашиваю я себя и не получаю ответа. Неужто все так плохо, так спрашиваю я себя. И как все изменить. Голова моя забита мыслями до отказа. Выходит я плохо обучаем, раз не могу справиться с задачей и обрести такую малость, как семейное счастье. Тогда есть смысл до мечтать этот мир. Сделать его ярче, пожертвовав действительностью в угоду странной фантазии. В этих мечтах персонажи податливы, скорее угодливы главному герою. Все движение подчинено личной гармони эгоиста. Его фигура монументально возвышается над окружающей местностью и парит, обласканное всеобщим ликованием второстепенных персонажей.
«Сын – это моя радость. Однажды, посреди зимы, больше похожей на осень, жена родила его, проведя в борьбе с акушерками и с собой полчаса. Я все это время ходил по крохотной комнатке провинциальной больницы, расположенной на первом этаже, и мысли мой были скудны и нелепы. Над головой, где то из глубины больничных палат шел смутный шум, и я связывал это в единую ниточку, взалкав жене помощи свыше. Потом все прекратилось, за дверью зашаркали шаги, ключ щелкнул пару раз, и на пороге возникла заспанная медсестра.
– Что стоишь? Иди домой… Сын родился…
Что испытывает мужчина,