Красное одиночество. Павел Веселовский
он ещё функционален. Но меня многое беспокоит, и я попросила бы вас присутствовать.
– День выдался длинным, я утомлён. Но, если ты настаиваешь… Вези!
Надин была его правнучкой; впрочем, и такое определение было некорректным. Когда мужчина спит со своей дочерью, а потом родившаяся девочка вырастает и делает себе ЭКО посредством спермы другого мужчины, умершего сотню лет назад – кем, чёрт побери, этот ребёнок должен ему приходиться?! Да если бы Надин была такой единственной…
Она аккуратно катила коляску по пандусу, стеклянные двери предупредительно расходились, а потом герметично смыкались вослед. Каждый проход был шлюзом отдельного кессона; на каждой двери висел дозиметр; через каждые десять метров на стене был закреплён аварийный блок с противогазами, комбинезонами и адсорберами. Воздух попадал в комплекс помещений через каскад фильтров; для воды в скалах были выдолблены гигантские отстойники. Мы похожи на мужчину, который надел презервативы всюду, куда только мог додуматься – на ноги, руки, член и голову, горько подумал Ковалевский. И похоже, это абсолютно бессмысленно, потому что женщина, которую нам так хотелось соблазнить, уже умерла. Соблазнить женщину? Этот образ вызывал у Ковалевского кислую, усталую улыбку.
Шедшие навстречу им девушки, женщины, старухи равно почтительно отдавали ему честь; он не отвечал – зачем? Все они несли в себе частицу его ДНК, пусть и смешанную в определённых долях с чьим-то совершенно чужим семенем. Никаких отцовских, а уж тем более дедовских чувств он к ним не испытывал. Женская дивизия… И всё же они были жизнью, а жизнь – единственное, за что стоило бороться на этом свете. Правда, совсем скоро лично ты окажешься на том, усмехнулся Ковалевский. И вот парадокс: мысль о собственной смерти пугала его куда меньше, чем мысль об этой неправильной, извращённой жизни.
Они остановились перед медицинским блоком, Надин набрала на пульте электронный код. Их встретили сёстры, помогли облачиться в халаты и шапочки. Внутри было прохладно, пахло дезинфекцией.
Трое врачей – все, как на подбор, узкобёдрые, худощавые женщины – не без труда укладывали Густаффсона на операционный стол. Ковалевский безучастно наблюдал, как они отсоединяют бедренные суставы, вынимают батарейный блок, пищевые контейнеры; потом подошла четвёртая, хороший специалист по пластике, бережно раскрыла ему череп и отщёлкнула челюсти по линии шрама. Тем временем первые трое извлекли репродуктивную систему, и тут же ассистент увезла детали в лабораторию. Всё чистилось воздушным пистолетом под давлением, дезинфицировалось ультрафиолетом, смазывалось спиртом. Менялись жидкости, подкачивали гидравлику. Мигали лампочки тестеров, на мониторах мелькали диаграммы. Наш героический, железный мужик, механический кобель, бык-осеменитель с орденами на груди. Боже мой!…
– Я попрошу озвучить предварительные результаты осмотра, – повысив голос, сказала Надин.
Старший врач, пластический хирург – глаза у неё были серыми, как и у профессора –