Одноклассники точка. Геннадий Васильев
сама собой, хотя я помнил ясно, что Артур упаковал пластинку перед сном. Но еще сильнее напугало меня то, как он выл и раскачивался. Ничего страшнее этого я, кажется, не видел ни раньше, ни после. И я не знал, что мне делать. В нашем маленьком городе тех времен вызвать среди ночи «скорую» было целым делом: телефон по ночам в общежитии вахтеры отключали, а бежать до больницы было далеко.
Все, однако, разрешилось очень скоро. Артур перестал выть и раскачиваться так же внезапно, как начал. Он поднялся с колен, посмотрел на меня мутным взглядом. Потом подошел к проигрывателю, снял пластинку, убрал ее в конверт. Водки у нас не осталось, но я сделал крепкий чай, почти чифир, налил ему. Он выпил глоток, закурил, снова взглянул на меня внимательно. Глаза обрели привычную голубизну, взгляд – осмысленность.
– Я не знаю, ЧТО это было, – медленно произнес Артур. – Я только знаю, что ОНА – умерла.
…Весь следующий день он разносил телеграммы на почте. А вечером пришел в театр – репетиций в этот вечер не было, – молча сунул мне казенный бланк. «Сонечка умерла. Похороны…» – дальше я и читать не стал.
– Вот видишь, – устало сказал Артур, лег на стулья и отвернулся.
В тот же день из театра мы перебрались к нашему приятелю-художнику в служебный вагончик, служивший ему и мастерской, и жильем. Ночевать дальше в театре было невыносимо.
Потом наши с Артуром пути разошлись. Я занялся журналистикой, скоро получил приглашение в престижную газету в большом городе, переехал, стал понемногу писать новую страницу биографии. Писал с ошибками, многое приходилось потом перебеливать – все же что-то вышло. Мог бы сейчас для художественной цельности соврать, что Артур стал известным поэтом, или артистом, или даже режиссером… Ничего этого не случилось, увы. Он что-то пишет и теперь изредка, но этого не видит, кажется, даже его жена Юля. Почему? Я не знаю. Я только догадываюсь – почему.
…Много лет спустя я случайно узнал, что никакой первой жены у Артура не было. То есть она была, но очень недолго и совсем неофициально: они не расписывались. Когда он уехал строить светлое будущее для других, их отношения сами собой прекратились. Она вскоре вышла замуж, вполне благополучна, живет в Риге, воспитывает детей. Она, конечно, не умирала, ни на какой лодке по Финскому заливу в Питере они не катались, она не тонула, и он ее не спасал. И с ума она не сходила, памяти не теряла. Вся история была ложью, выдумкой, от первого до последнего слова. Кроме одной детали: она действительно пела, и ей правда сулили большое будущее. Не случилось.
Узнал я это от настоящей жены Артура Юли, давней и теперь уж, наверное, вечной его спутницы, с которой вырастили они хорошего сына – крупного, самостоятельного, уверенного в себе и будущем. Хотел назвать Юлю «его несчастной женой» – но какое же тут несчастье, если уже тридцать лет с лишним она, безропотно или ропща, но смиряясь, принимает все, что он ей подносит – «и радости, и муки»? Судьба, какое тут несчастье…
– Как же телеграмма? Он же показывал мне… – спросил я Юлю, хотя уже понимал – как.
Она пожала плечами.
– Очень просто. Надергал слов из чужих телеграмм, наклеил на бланк – вот тебе и телеграмма.