Латгальский крест. Валерий Бочков
пленных, фашисты устроили над ними кровавую расправу.
Рядовому Караулову Н. К., младшему сержанту Корсакову Я. П. и гвардии лейтенанту Богданову Е. Р. немцы и предатели из латышских частей СС выкололи глаза и нанесли во многих местах ножевые ранения.
Гвардии лейтенантам Кагановичу и Космину они вырезали на лбу звезды, выкрутили ноги и выбили сапогами зубы.
Санинструктору Сухановой А. А. и другим трем санитаркам вырезали груди, выкрутили ноги, руки и нанесли множество ножевых ранений.
Зверски замучены рядовые Егоров Ф. Е., Сатыбатынов, Антоненко А. Н., Плотников П. и старшина Афанасьев.
Никто из раненых, захваченных фашистами, не избежал пыток и мучительных издевательств.
По имеющимся данным, зверская расправа над ранеными советскими бойцами и офицерами была произведена солдатами и офицерами одного из батальонов 43 стрелкового полка 19 Латышской дивизии СС «Латгалия». Командовал операцией штурмбаннфюрер Карл Кронвальдс.
Я закончил читать, но глаз не поднимал. У меня появилась уверенность, что с абсолютной точностью смогу угадать следующую фразу майора. И он действительно произнес ее:
– Инга Кронвальде. Тебе знакомо это имя?
11
Домой я пошел дальней дорогой – мимо замка, через парк, по берегу пруда. Снег, тяжелый и серый, был похож на дешевую соль, ту, что по семь копеек за кирпич в обертке. Сырой снег крошился, чавкал и лез в голенища. Сапоги давно промокли.
В голове крутилась последняя фраза майора: «Тебе, Краевский, русских девок не хватает, что ли? Самому-то не противно?»
Я не нашелся что сказать, стоял в дверях как дурак. Сейчас на ум приходили хлесткие ответы, я бормотал их вполголоса. Такие остроумные, такие язвительные.
А до этого майор сказал: «Из-за тебя, дурака, отца не только из авиации, из армии попрут – ты это хоть понимаешь? С волчьим билетом!»
Из грязных сугробов торчали мертвые кусты и мелкий мусор – бутылки, обертки, комки сырых газет. Лед на пруду потемнел и местами подтаял. В бездонно-черных полыньях скользили унылые утки. Вода казалась тягучей и напоминала деготь.
Фраза из протокола про отрезанные груди прокручивалась в голове снова и снова. Я не мог представить себе, как такое возможно. Пару раз я останавливался, думал, что меня вырвет.
– Но ведь ее тогда даже на свете не было… – бормотал снова и снова. – Господи, ну при чем тут она…
Подходя к дому, я увидел, что дверь в гараж была распахнута настежь. По обеим сторонам высились снежные горы. Из одной торчал рыжий черенок лопаты. На выскобленной до желтых досок площадке стоял отцовский мотоцикл. Вокруг толпились алюминиевые канистры, банки и масленки, все больше выкрашенные защитной краской. На некоторых по трафарету были набиты надписи «Огнеопасно!» и «Не курить!».
Сам отец, в темно-синем комбинезоне, в таких работают авиамеханики на аэродроме, возился с передним колесом мотоцикла. Стальной обод сиял, блестели стальные спицы, отец надраивал хромированную рессорную вилку, изредка макая тряпку в банку с какой-то