Опыт № 1918. Алексей Иванов
сахарного короля и бывшего министра Временного правительства большевики запросили всего сто тысяч. Долларов, разумеется. И три тысячи за сдружившегося с ним в камере № 49 Трубецкого бастиона Петропавловки Кишкина, неожиданно для него самого оказавшегося в том же правительстве министром государственного призрения. Платить за неумеху-физиотерапевта было некому, но для Терещенки три тысячи плюс, три – минус значения не имели. Ежедневное содержание его 124-метровой яхты (самой большой в ту пору частной яхты в мире), стоявшей на приколе в шведском порту, обходилось дороже.
Конечно, пришлось лишний раз заехать к Ульянову-Бланку (он единственный называл Ленина, плюсуя фамилию деда), но поездка неожиданно доставила удовольствие. Вождь революции совершенно взбеленился, узнав, что «тирана и эксплуататора Терещенку» хотят выпустить из крепости за какие-то сто тысяч. И гнев его был не случаен, нет. Всего за три дня до встречи Бокий перехватил отправленную с нарочным докладную, в которой сообщалось, что «поиск известных Вам немецких сумм» проводил именно Терещенко, что он, пользуясь связями в банковском мире, установил, когда и какие суммы перечислялись «известным людям» из окружения Ульянова. И полицейские ищейки, якобы пущенные по следу вождя, тоже его рук дело. Какая очаровательная нелепость! Но совершенно в духе Ульянова-Бланка, любившего конспиративную мишуру и являвшегося на заседания ЦК в рыжем парике и синих очках.
На самом деле тогда Терещенко метался, выжимая из Ротшильда «Займ Свободы». Тот стоял насмерть, утверждая, что Российской империи, России-государства больше нет, («Вы её профукали, прокакали!» – кричал деликатный Ротшильд), осталась страшная, запущенная и разворованная территория. С войной и погромами. Которая ничего кроме смертельного ужаса не может вызывать в Европе.
Займ Терещенко получил – но только под залог своего личного имущества: яхты, земель во Франции, дворцов в Ницце, активов в крупнейших банках мира. И всю жизнь, разоряясь (купеческое слово!), выплачивал этот долг, даже после того, как Советская Россия от долгов отказалась. Последние платежи по «Займу Свободы» талантливейший финансист Михаил Иванович Терещенко, снова ставший и на Западе крупнейшим банкиром, сделал только в 1938 году.
Конечно, Терещенко знал, хотя и не совсем достоверно, о проделках Парвуса, невероятных суммах (он, признаться, не очень верил в них), перечисленных немецким Генштабом через липовые счета и подставных лиц в Финляндию, Эстонию и Петроград. Но в последние часы Временного правительства Терещенко уничтожил эти бумаги. Уничтожил как позор Европейской банковской системы, снабжавшей бешеными деньгами партии и кланы террористов.
Однако Ленину это даже не могло прийти в голову: уничтожить ценнейшие документы?! Бред, они ведь стоят денег! И жизней!
– Терещенку не выпускать ни в коем случае! – давал он распоряжения комиссару юстиции Штейнбергу. – И всех, кто с ним в камере сидит, – тоже. Всех расстрелять!
– Владимир Ильич, – Штейнберг был