Четвертый эшелон. Эдуард Хруцкий
Никитин.
– Ну, я. – Шофер в меховой летной кожанке повернулся к нему. – Чего еще?
– Встань, – чуть повысил голос Никитин, – и иди за мной.
– А ты кто такой? Перед каждым вставать…
«Ну, ты у меня сейчас попляшешь». Никитин достал удостоверение.
– Прочел?
Шофер непонимающе поглядел на него.
– Ну, – рявкнул Никитин и опустил правую руку в карман. В комнате повисла тишина. Калинин поднялся, опасливо косясь на руки Никитина.
– Документы.
Он спрятал в карман права и паспорт.
– Пошли.
– Куда? – голос шофера дрогнул.
– Куда надо. Только иди спокойно, без фокусов. Стреляю без предупреждения.
Они пересекли двор, подошли к проходной. Там их уже ждал начальник караула.
– Смирнов, – представился он Никитину, – вы куда его забираете?
– А по какому праву ты в действия органов вмешиваешься? – лениво процедил Никитин, глядя куда-то поверх его головы.
– Так ведь товарищ Пирожков звонить будет. А что я скажу?
– А по мне хоть Булочкин. Пусть звонит в ОББ Б-4-02-04. Ясно?
– Так точно, – начальник приложил руку к шапке, провожая глазами сотрудника отдела с таким устрашающим названием.
Шофер Калинин
«Господи, господи ты боже мой! За что же это меня? А? Куда это? Зачем?»
Он покосился на сидящего рядом с ним оперативника. Спросить? Не скажет. Что узнали-то они? Что? Может, за бензин? Подумаешь, продал сто литров. Всего дел… Нет, не за бензин. За седьмой распределитель. За повидло это и водку ту проклятущую. Ту самую, что он в Перово отвозил. Точно. Дознались… Но он скажет. Все скажет. Кого ему прикрывать? Пашку, гада мордастого? Он, наверное, за это такие деньги хапнул, а ему тысячу дал да три бутылки водки. А тысяча эта ему зачем? Что по нынешним временам с этой тысячей сделаешь? Что купишь? Пачка папирос с рук – сто рублей… А может, не за Пашку? Вдруг соседи накапали? Могли. Особенно этот рыжий, филолог, что ли? Червь книжный, паскуда завистливая. Надо было на него написать куда следует насчет книжек немецких. Так пожалел, детей его пожалел. Вот наука впредь будет… А что он написать-то мог? Про продукты. Пусть докажут. Их ему товарищ Пирожков давал. Его не тронут. Кишка тонка. У него везде руки. Друзья. А вдруг он откажется? Павел-то Егорович? Тогда как? Тогда его утоплю. Все расскажу и про суку его блондинистую, и про продукты… Неужто конец? Как жил-то хорошо, как жил! Ой, чего это я молочу! Держаться надо, молчать. Я кто? Шофер. Рабочий класс. А если сосед оговорил? Интеллигент, сволочь, у него книги немецкие и фамилия тоже немецкая. Гримфельд ему фамилия. Хочет насолить пролетарию. Ежели Петька? Ну, возил, ну, дал он мне водки, а я ему деньги заплатил. Кто видел? Никто. Кто докажет? Петька? Оговаривает. Запутать хочет. А то, что я за эту водку талоны не отдал? Наказывайте. Судите. А вдруг разбронируют? Пусть. Войне-то конец. Пока обучат. Глядишь, и все.
Калинин прошел мимо строго поглядевшего на него милиционера, и ему стало совсем нехорошо. Ноги сделались словно из ваты, плечи набрякли тяжестью, будто он за баранкой просидел два дня не разгибаясь, к горлу подкатил ком, мешавший дышать. Не замечая ничего, как во сне,