Святополк Окаянный. Александр Майборода
источник невероятно сладкой воды. Отдохнув, он назвал это место «Головка» и заложил здесь селение. Ныне живущие здесь селяне считают это место святым, и среди них бродит тайный слух, что где-то в этих местах и спрятан вход в блаженную землю Атлантиду.
Векша стоит среди высокого, ощетинившегося до колен золотыми иглами жнивья и обеспокоенно окидывает взглядом поле. Снулое, как старый медный таз, осеннее солнце припекает из последних сил по-летнему. Разжарившийся Векша распахнул дырявый посеревший от времени зипун и подставляет тощую бороденку тянущему со стороны далеких мазурских болот прохладному сквозняку. Бороденка шевелится степным седым ковылем. Поостеречься надо бы Векше, осенний мазурский сквозняк гнилой, несет с собой лихоманку. Тощее лицо Векши озабочено, некогда ему.
Микула догадывается, что он прикидывает, что даже после того, как он отдаст положенную часть урожая князю, у него останется достаточно, чтобы пережить зиму, и даже сделать хороший запас на следующий год. Надо только его припрятать как следует от алчных княжеских глаз, – в лесу хватает места для схронов, – и тогда голод, который долгое время нависал над Векшиной семьей, забудется, во дворе станет весело, и не будут умирать малые дети – будущее семьи.
От мыслей о предстоящем запасе на душе Векши становится радостно, и в его куцей бороденке блуждает невольная красногубая улыбка. Но, боясь спугнуть удачу, он, поглаживая бороду, поспешно стирает заскорузлой ладонью улыбку и строго кричит на горбатящихся женщин, склонившихся над рваной полосой несжатой коричневой ржи:
– Ну-ка, бабы, пошевеливайтесь, день уж клонится к закату, а у нас еще и половина поля не сжата! Торопитесь, бабы, – задорно кричит Векша, – торопитесь, уберем урожай и будут вам в лютый холод, когда даже нос страшно высунуть за дверь, толстые лепешки с медом. Будете в сытости льняное полотно ткать, шерстяную пряжу сучить и славить богиню плодородия Макошь.
Сгорбленные женщины, предчувствуя зимние утехи, радостно смеются и еще торопливее машут серпами, грозя отрезать себе пальцы, они срезают сухие стебли, вяжут стебли в пучки и бросают их за спину. Бросают не глядя, куда они падают. Там малые дети при деле, – тут же подхватывают снопы и оттаскивают на телегу. Все при своем деле. Все, как в муравейнике.
Микула, как взрослый муж, помогает Векше складывать снопы в воз. Но он еще не так силен, чтобы бросать на верх воза охапки снопов. Векша, скинув серую свитку на колесо и обнажив тощее, жилистое, как у старой лошади, тело, с неожиданной силой швыряет снопы наверх сам. Микула на возу, утонув по пояс в соломе, только ловко ловит снопы и укладывает ровным порядком вокруг себя.
Они торопятся, чтобы поспеть за женщинами. И как только воз заполняется огромным горбом, Векша перетягивает груз пеньковой веревкой и гонит в деревню, – несколько изб, огороженных частоколом поверх земляного вала. Здесь он сваливает снопы в своем дворе на ровную, закаленную горячим солнцем, до каменной твердости, площадку. На этой площадке сжатое жито досохнет.
Конечно,