Выше жизни. Жорж Роденбах
находился в башне и создавал ее музыку, как бы ее совесть. Все это Барбара должна была нести, заключить в свои тонкие пальцы, как святая Барбара триптиха поддерживает на своей ладони маленькую золотую колокольню, которая доверяется ей и может разбиться, если бы ей вздумалось повернуть руку.
Жорис восторгался картиной старого мастера. Он нежно смотрел на Барбару, говоря:
– Моя башня в твоей руке, а мое сердце в этой башне.
Барбара улыбалась. Жорис показывал ей нарисованные по бокам портреты жертвователей: старого Гильома Мореля, бургомистра Брюгге, его жены перед Богом, Барбары де-Флендерберх, и их детей с неравными головками, – пять сыновей и одиннадцать дочерей, расставленных, расположенных как черепицы на крыше! Жилище счастья, созданное из лиц!
Поучительный образец древних семейств Фландрии.
Борлют задумался, мечтал о подобном потомстве, которое, быть может, будет у них и увеличит расу.
Таким образом, любовь вернула его к жизни. Любя Барбару, он меньше любил город, его запустение и тишину.
Отныне, даже когда он всходил на башню в обычные часы игры колоколов, он более не испытывал прежнего ощущения, как будто он поднимался далеко, все выше, покидал свет, отрекался от самого себя, находился выше жизни. Теперь за ним на вершину следовала жизнь, его жизнь… Он не стремился более к небу, к облакам… С зубчатой площадки башни он смотрел на город, интересовался прохожими, думал о Барбаре, представлял себе матовый цвет ее лица, ее увлекательный аромат, в особенности, ее очень красный ротик. Там, внизу, нагромождались красные крыши. Он сравнивал… Побледневшие черепицы казались розами в сумерки, пурпуром старых знамен.
Там были образцы очень яркого и очень поблекшего красного цвета, напоминавшего сгустившийся свет, ржавчину или рану, но все это казалось чем-то застывшим, устарелым, точно посмертным…
Это было как бы кладбище красного цвета, вдали, над серым городом. Тогда Жорис искал, как ему казалось, – даже видел, в конце концов, единственно живой и торжествующий красный оттенок ротика Барбары, – пряный перец, заставляющий бледнеть все черепицы…
IX
Однажды Борлют сообщил Бартоломеусу большую новость, добрую весть, наполнившую радостью душу художника. Одно из лиц городского управления передало ему, что городской совет, наконец, вотировал заказ его другу, важную работу, которой тот ждал годами, – т. е. украшение Ратуши, обширные фрески в зале заседаний. Для него это было осуществлением старой мечты, возможностью проявить способности декоратора, которые он чувствовал в себе, страдая от бездействия. Он мог бы, таким образом, расположить вдоль стен чудные наброски, назревшие в его уме.
Борлют отправился по направлению к ограде монастыря, где жил Бартоломеус. Под влиянием мечтательной фантазии художник поселился там, чтобы хорошо работать, в одиночестве и тишине.
Монастырь Брюгге мало-помалу приходил в упадок… Медленное угасание! Теперь там