Стрекоза в янтаре. Книга 1. Разделенные веками. Диана Гэблдон
вывели меня с кладбища и усадили в машину. Я отказалась ехать в больницу, и мы направились к дому священника. Там Роджер налил мне виски – с чисто медицинской целью, чтобы оправиться от шока, однако то и дело косился на телефон, видимо размышляя, не следует ли вызвать «скорую». Психиатрическую, насколько я поняла.
– Мама… – нежно произнесла Брианна и протянула руку, убрать мне волосы со лба. – Ты так расстроилась…
– Конечно, расстроилась! – огрызнулась я и, глубоко втянув воздух, сжала губы в плотную линию.
Надо постараться взять себя в руки, говорить спокойнее.
– Конечно, расстроилась, – повторила я. – Но вовсе не сошла с ума.
Я замолкла, собираясь с духом. Нет, совсем не так и не при таких обстоятельствах планировала я провести этот разговор. Правда, как именно – я толком не представляла, но что не так, это уж точно. Выкладывать всю правду с ходу, даже не имея возможности собраться с мыслями… Эта проклятая могила совершенно вывела меня из равновесия и расстроила все планы.
– Черт бы тебя побрал, Джеймс Фрэзер! – в ярости воскликнула я. – Хотела бы я знать, как тебя занесло туда, за мили от Куллоденского поля!
Глаза Брианны, казалось, вот-вот выскочат из орбит, рука Роджера снова потянулась к телефону. Я замолкла, пытаясь успокоиться.
Успокойся, ну же, тихо твердила я себе. Дыши глубоко… Раз… два… еще раз. Так… Все совершенно ясно. Просто надо сказать им всю правду как она есть. Разве не для этого приехала ты в Шотландию?
Я открыла рот, но из него не вышло ни звука. Сомкнула губы и глаза в надежде, что ко мне вернется самообладание, если я не буду видеть эти пепельные от страха лица, с тревогой взирающие на меня. Позволь… только позволь мне сказать… правду, молилась я про себя, толком не понимая, к кому обращаюсь. Возможно, к Джейми…
Но ведь я и раньше говорила правду. И ничего хорошего из этого не вышло.
Еще плотнее смежила веки. Ощутила запах карболки, присущий больнице, жесткое прикосновение накрахмаленной наволочки к щеке…
Из коридора доносился сдавленный от ярости голос Фрэнка: «Что значит «не давить на нее»? Давить на нее! Моя жена отсутствовала три года! Потом вернулась, грязная, оборванная и беременная! И я еще, оказывается, не смею задавать вопросы?»
И голос доктора, бормочущий какие-то успокоительные слова. Я разобрала лишь несколько: «галлюцинации», «травматическое состояние» и «надо подождать, старина, хотя бы немного».
И снова голос Фрэнка, возмущенный и настойчивый, он замирает в конце коридора. Такой знакомый голос, он снова поднял в душе целую бурю печали, гнева и страха.
Я клубком свернулась в постели, защитным жестом прижала к груди подушку, впилась в нее зубами, вгрызаясь все глубже и глубже, пока не почувствовала, что ткань подалась и под зубами скрипят шелковистые перышки.
Кажется, они скрипят до сих пор.
Я разжала зубы и открыла глаза.
– Вот что, – произнесла я как можно спокойнее, – простите, я понимаю, насколько дико все это звучит. Но тем не менее это правда, тут уж ничего не поделаешь.
Однако