Истина и душа. Философско-психологическое учение П.Е. Астафьева в связи с его национально-государственными воззрениями. Николай Ильин
детерминизма и трансцендентальной свободы, завещанных нам историей вопроса» [41: 287–288]. Вместе с Астафьевым кратко остановимся на сути этих учений, до сих пор сохранивших свое влияние.
Корнем детерминизма, подчеркивает Астафьев, является убеждение в том, что сознание – «плод развития из бессознательного»; в силу этого коренного убеждения детерминизм «сводит область сознания всецело на область бессознательного <…>, а потому и в первой признаёт господство только тех законов, какие властвуют во второй, то есть законов необходимой причинной связи» [41: 289]. Ярким примером, подтверждающим мысль Астафьева, являются слова Фрейда, внушавшего слушателям своих лекций по психоанализу: «Я уже позволил себе однажды предупредить вас, что в вас коренится вера в психическую свободу и произвольность, но она совершенно ненаучна и должна уступить требованию необходимого детерминизма и в душевной жизни» [42: 65]. Итак, выжжем каленым железом науки веру в свободу человеческой воли.
Что касается учения о «трансцендентальной свободе», то оно признаёт единственный акт, «которым всякое существо свободно и один раз навсегда определило уже самые неизменные свойства своего характера» [41: 290]. Этот уникальный акт совершается в «интеллигибельном» мире, то есть в досознательном и вневременном бытии человека. Вся дальнейшая жизнь человека в мире явлений, в мире сознательного существования всецело подчинена тому, какой характер – добрый или злой – он для себя выбрал. Позволю себе добавить: фактически учение о «трансцендентальной свободе» – это учение о «трансцендентальной детерминации» человеческого существования, о том одноразовом «самоопределении», результат которого уже невозможно изменить. Мир такой «трансцендентальной свободы» страшнее мира обычного детерминизма, подобно тому, как учение кальвинизма страшнее обычного атеизма. Добавлю, что в русской философии этот взгляд излагал (следуя Шеллингу) В. С. Соловьев (см. его «Чтения о Богочеловечестве», лекция девятая и др.).
Так или иначе, оба рассматриваемых учения – ягоды с одного поля. Очевиден их общий прием: «хотя мы и находим первое показание о свободе воли в сфере личного сознания, и только в ней же и сохраняем все время это показание <…>, – вопрос об истинности или неистинности этого факта переносится обоими учениями в область бессознательного, до— или сверхсознательного, и оттуда, то есть из области внесознательного, берется решение, будто бы имеющее силу и в области наших сознательных действий» [41: 292]. В результате торжественно демонстрируется иллюзорность свободы воли – демонстрируется благодаря элементарной логической ошибке, известной как qui pro quo.
Но даже если свобода воли – иллюзия, требуется объяснить происхождение этой иллюзии в нашем сознании; причем не просто как одной из многих иллюзий, но как всеобщего представления, глубоко проникающего весь строй человеческой жизни, существующего «и у философа-детерминиста в те минуты, когда он не размышляет о своей