Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии. Елена Соломински
7 августа 1915 г. из Москвы». Далее следовало интересное уточнение: «Наблюдение ведется с 1903 г. Связь с Бурцевым и другими лицами»113В. Л. Бурцев, русский писатель и общественный деятель, к этому времени уже успел пострадать за свою «народовольческую деятельность», отсидеть в Петропавловской крепости, быть сосланным в Сибирь и бежать оттуда в Щвейцарию; в сентябре 1915 г. он был арестован во время перехода границы из Финляндии в Россию. В воспоминаниях Я. Л. Тейтеля имя его брата, который ко времени публикации мемуаров еще жил в Риге, не упоминается.
Характеризуя атмосферу 1880-х годов в России, Тейтель писал: «Провинция скучала, если не было какого-нибудь террористического акта… О мощи террористической революционной организации ходили самые фантастические легенды. В каждом более или менее загадочном заезжем… видели членов этой организации, видели делегатов заграничного революционного комитета»114В 1890-е годы под наблюдением тайной полиции находились многие друзья дома Тейтелей: самарский присяжный поверенный Андрей Хардин115, писатель Евгений Чириков116, журналист Николай Аше-шов (кличка «Рослый»)117, самарский фотограф Владимир Тейс118, деверь Екатерины Владимировны Тейтель и соученик Александра Ульянова по Казанскому университету119Упрочение марксизма и споры между марксистами и народниками – всё это превратило дом Тейтеля в самарский «демократический клуб», «дискуссионный клуб»120, где «царила безграничная свобода слова»121По мнению самарского историка А. А. Смирнова, знавшего Я. Л. Тейтеля лично, в отличие от других «домов-огоньков» Самары, «маленьких литературно-общественных салонов», куда допускался лишь свой круг, «дом Тейтеля был своеобразным «открытым» клубом, интернациональным, междупартийным и, по общему духу, конечно, демократическим по сравнительной легкости доступа в него, «в одной комнате – судейские, в другой – редакционные, там в шахматы… Особенно часто бывали споры… Изредка бывали танцы… Народники танцевали лучше марксистов»122.
Можно ли назвать членов семьи Якова Львовича Тейтеля участниками революционного движения? Не ключом ли к ответу на этот вопрос служит текст «Путевых картин» Генриха Гейне, а именно часть 3-я«Путешествие от Мюнхена до Генуи». Глава ХХХ, откуда и взято посвящение автора, этот эпиграф-афоризм великого немецкого романтика о русском либерализме и стремлении к свободе, которая «с каждым днем всё больше и больше развивается, это – либеральные идеи новейшего времени», и романтически-пафосное признание поэта: «Да, я за русских. И в самом деле, в удивительной смене лозунгов и вождей, в этой великой борьбе обстоятельства сложились так, что самый пылкий друг революции видит спасение мира только в победе России и даже смотрит на императора Николая как на гонфалоньера свободы…»123Романтические предчувствия революции обернулись тяжелейшей эмиграцией для семьи Тейтель,
Там же. Ф. 111. Оп. 1. Ед. хр. 3 555. Л. 1.
Там же. Ф. Р-5 774. Оп. 1. Д. 115. Л. 1–2.
ГАРФ. Ф. 102. Оп. 226. Д. 441 («О дворянине Евгении Николаеве Чирикове»).
Там же. Ф. 63. Оп. 42. Д. 488 (Ашешов Н. П.).
Неточность мемуариста: в действительности Тейс был до 1887 года товарищем старшего из братьев Ульяновых «по естественному факультету Петербургского университета» (
М. Горький в воспоминаниях современников. М.: ГИХЛ, 1955. С. 105;