Лицом вниз. Антология греческой прозы XIX века. Коллектив авторов
того, что Франгоянну чрезвычайно близка писателю, мы находим в словах песенки, которую вспоминает мучимая кошмарами героиня «ωσάν μοιρολόγι» («как причитание»)24.
«Μαννούλα μου, ήθελα να πάω, να φύγω, να μισέψω, τον ριζικού μου από μακριά την πόρτα ν’ αγναντέψω.Στο σκοτεινό βασίλειο της Μοίρας να πατήσω, κ’ κεί να βρω τη μοίρα μου, και να την ερωτήσω…»
«Мамочка, как бы хотела я скрыться и навсегда убежать и за дверью участи своей издалека наблюдать. В темное царство Судьбы ступить и там найти судьбу свою и ее спросить…»
Это отрывок из стихотворения самого Пападиамандиса «К моей матери», в котором прослеживаются проходящие через всю повесть два мотива: связь с матерью и мрак на душе. Конечно, сложно устоять от соблазна отождествить самого писателя с его героиней. Ги Сонье по этому поводу заметил: «Исходя из разных точек зрения, Франгоянну, нравится нам это или нет, ЕСТЬ сам Пападиамандис, возможно, даже больше, чем Флобер – мадам Бовари».
На этом можно было бы поставить точку. Но повесть Пападиамандиса не приемлет окончательных суждений – все в ней открыто. Она продолжает идти к читателю, но окончательно к нему не пришла – неясно, придет ли когда-нибудь. История написания «Убивицы» – это в какой-то степени и история рецепции, история прочтения выдающимся греческим писателем текста Достоевского. И здесь захватывающе интересной становится диалектика взаимоотношения перевода и творчества.
Можно сказать, что гений Достоевского подарил Греции ее самую загадочную и, возможно, лучшую повесть – по крайней мере, явился одним из факторов, приведших в действие спусковой крючок фантазии писателя. Так же, как философские открытия Михаила Бахтина, теория полифонизма и диалогизма стали следствием его прочтения Достоевского. Воистину – неисповедимы пути литературы…
Убивица
Глава 1
Сомкнув веки и опустив голову на приступок камина, который в народе называют фугоподаро25, бабка Хадула Франгисса жертвовала своим сном, бодрствуя у колыбели больной внучки. Что до роженицы, матери несчастного младенца, то она недавно заснула на низком топчане.
Подвешенная лампа мерцала у камина. Света от нее не было, она лишь отбрасывала тень на немногочисленную убогую мебель, казавшуюся ночью чище и наряднее. От трех наполовину истлевших головешек и большого бревна камин заполнился пеплом, а пылающие угли да слабо потрескивающий огонь навевали старухе сквозь дремоту образ ее младшей дочери, Криньо. Если бы та сейчас была в комнате, она бы тихо пропела: «Если он друг, да будет он счастлив, если же враг, пусть лопнет…»
Хадула, которую также звали Франгоянну, или просто Янну26, была статной женщиной около шестидесяти лет, с суровыми чертами лица и мужским характером. Над верхней губой у нее виднелись маленькие усики. Размышляя о своей жизни, она приходила к выводу, что не делала ничего иного, как только обслуживала
Уже в первом предложении повести Пападиамандис приводит редкое слово из местного говора: так проявляется его интерес к этнографии.
Все эти многочисленные прозвища (фамилии) главной героини – Франгисса, Франгоянну, Янну – образованы от имени ее мужа, Янниса (Иоанна) Франга.