Современная литература Великобритании и контакты культур. Ольга Григорьевна Сидорова
– это срез сознания героя, высвечивающий его прошлое, настоящее, планы на будущее, но, что важнее, его внутреннее состояние, горе и ужас постигшей его беды, мужество и любовь к близким. Местоимение «он» по отношению к герою – э то не только попытка объективизировать картину жизни, вывести трагедию индивидуального существования в другой масштаб, но и оценка лингвистической (не эмоциональной!) неразвитости героя, невычлененности его «я» из коллективного бессознательного. Приведем краткую цитату из рассказа, чтобы показать, как автору удается переключать перспективу повествования:
The rain now definitely getting heavier. He walked as fast as he could along the peak of the bank without slipping on the fucking mud, arse over the elbow into the burn – probably he wouldnt have been able to save himself from drowning for Christ sake. Once upon a time aye, but no now [Kelman, 1991, p. 240].
Очевидно, что повествование, которое формально представляет собой рассказ от третьего лица, включает не только целые фразы (третье предложение в цитате), но и вкрапления внутри фраз, отражающие сознание безымянного героя (во втором предложении: the fucking mud, for Christ sake). Монологи Дж. Келмана – голоса людей, которыми литература традиционно не интересуется. За их неумением говорить стоят драмы повседневного существования и трагедии без внешних эффектов.
Сам писатель утверждает:
В разных культурах существуют разные предрассудки. Никто не существует вне того языка или языков, на которых он говорит. Как бы ни старались писатели, они, как и все остальные люди, остаются частью языка. Это не значит, что у них нет возможности освободиться от… предрассудков той культуры, в рамках которой они существуют по праву рождения, это значит, что им придется побороться, чтобы освободиться от предрассудков… Для писателя полем битвы является язык [Kelman, 1992a, p. 18].
Используя в своих произведениях язык улиц, автор вводит в литературу новых героев и новую философию, новый взгляд на мир и новое, конкретное пространство. Он отстаивает право писателя «творить изнутри собственного социально‐культурного опыта» и заявляет: «Я хотел писать, как это делал бы близкий мне человек, я хотел писать и при этом оставаться в своей среде». Придя в литературу на рубеже 1970–1980‐х гг., он обнаружил, что «в том обществе, которым является английская литература, около 80–85 % населения просто не существуют как обычные люди», и поставил для себя задачу разрешить эту проблему [Kelman, 1992б, p. 79–80, 82].
Иноязычному, в частности, русскому читателю сложно почувствовать своеобразие прозы Дж. Келмана: приходится констатировать, что шотландский акцент, а также городской говор Глазго, отчетливо узнаваемый и переданный в оригинале, невозможно сохранить при переводе. В современной теории и практике перевода выработан ряд приемов, призванных передавать разного рода отклонения от нормы в тексте языка оригинала при создании текста на языке перевода. Следовательно, тексты Дж. Келмана, как, впрочем, сказ любого рода, при переводе будут неизменно утрачивать одну из своих существенных особенностей – национальную окраску, выраженную в оригинале фонетическими, лексическими, синтаксическими средствами.
Многие исследователи творчества Дж. Келмана, в частности, Д. Бёнке и Макмиллан, отмечают, что в своем творчестве писатель выступает