Сто тысяч рашпилей по нервам. Рассказы и стихи. Павел Козлофф
Абсолютно непонятно. Другое дело – Черная дыра.
С таким названьем был их загородный дом. Как говорят – с подачи Глеба Алексеича. Когда затеивалась стройка, он был немолод, но ходил холостяком, анахоретом, жившим физикою звезд. Строительством он сам не занимался, приехал, как узнал, что дом готов.
Что впечатлило первым делом – убедительный забор, что капитально опоясывал участок. Ученый оценил:
– Непроницаемый, как горизонт событий.
Весь в мыслях о работе, астрофизик и все в доме разбирал ему привычным языком. Твердил про силу гравитации, про сильно искривленное пространство. А у камина, что в гостиной, подытожил:
– Ну, прямо-таки черная дыра!
Когда спросили, что это такое? Он только усмехнулся:
– Кабы знать!
Ведь это было его темой, его камнем преткновения – отгадывать загадки черных дыр. Не жалко жизни тайны мира изучать.
Поселок был элитный, разумеется, имелся комендант. Вот архитектор и поведал коменданту:
– Ваш Салтыков немного странный. Спросил его – понравился вам дом? А он в ответ мне: Черная дыра.
Внезапное названье прижилось.
Обвенчанный с наукой, Глеб, наверно, так и прожил бы свой век холостяком, но к счастью он однажды встретил Дарью.
Ей говорили:
– Он тебе в отцы годится.
Она же отвечала:
– Ерунда! С его харизмой! Меня к Глебу так и тянет. Я полюблю его. Нет! Я его люблю.
Потом она любила повторять:
– Соединила меня с Глебом гравитация. Он зарядился от объектов, черных дыр, в которых дьявольская сила притяженья. Таятся во Вселенной и засасывают все. И Глебу доверяют свои тайны. Как он приник ко мне с космическою силой – могла ли я, представьте, устоять?
За свадьбой через год родился мальчик.
Чего греха таить – ребенок радовал. Здоровый, энергичный, любознательный, общительный, и прочее со знаком тоже плюс. Похож на Дарью, но в брутальном варианте. В младенчестве с ним занималась мать. Когда подрос, включился и отец, выкраивавший для Володи окна. Учился мальчик хорошо, с друзьями ладил, на их фоне не особо выделялся.
Глеб Алексеевич считал, что это плохо. Он был поклонник Ницше, избегал всегда влияния толпы. Сверхчеловеком стать он сам не дотянул. Но, не избыв в себе зародыш этой темы, теперь надеялся взрастить его в Володе.
Он не печалился, что сын пока, как все. За шахматами, в длительных беседах, он убеждался, что Володя мальчик умный, может мыслить нестандартно, и не расплывчатый мечтатель, а боец. Что в школе не из первых, в том заслуга мамы Даши, советовавшей сыну:
– Будь скромней. Не каждому дан папа-академик.
Сам академик с просвещением Володи не спешил, разумно рассуждая – не пора. Но вдруг его как будто подхлестнуло, и, с вспыхнувшим внезапно опасеньем не успеть, он стал доходчиво рассказывать подростку, что дал его душе болезный Ницше. И, главное, вручил заветный ключ, что спрятан в притче про верблюда – льва – ребенка:
– ДУХ, скажем,