Ржавые земли. Максим Хорсун
мотнул головой и поправил ремень винтовки.
– Ну… Как знаешь… – Она опустила ноги в щель, нащупала перекладину лестницы. Струйки песка срывались с проема и исчезали в темноте. – Если так тебе покойнее…
Свет, который возник непонятно откуда, прогнал тьму. Ева спрыгнула с нижней ступеньки и изумленно округлила губы.
– О-о-о… Боже милостивый… Что это?
Это был отрезок подземного коридора, с двух сторон запечатанный обвалами песка и щебня. Довольно узкий, тем не менее способный послужить надежным убежищем от ночных ветров. Ева подошла к стене и осторожно приложила ладони к отшлифованному до стеклянной гладкости камню. Свет, который лился с его поверхности, тут же стал ярче. В глубине проступили неясные очертания. Ева отпрянула: ей показалось, что на стене проявилось изображение гротескных фигур. С ними было что-то не так… Нечеловеческие пропорции? Звериные маски на лицах? Баронесса подслеповато прищурилась: или это люди со звериными головами?
Она так засмотрелась, что не заметила Хлыстова: а тот бесшумно, словно привидение, возник рядом. Ева отпрянула, диковинные картинки растворились в светящемся тумане. Стена вновь стала равномерно белой.
– Что-нибудь увидела? – спросил Хлыстов.
– Ничего, – соврала она с мстительным холодком в голосе.
– Брешешь?..
– Я ведь ответила тебе, Петруша.
Какое-то время Хлыстов пристально смотрел на стену. Казалось, камень заплачет, не стерпев столь въедливого взгляда. Потом Хлыстов повернулся к Еве, его широкие ноздри трепетали.
– Я не Петруша, – произнес он едва разборчиво.
– А кто тогда? – поинтересовалась баронесса.
– Это не важно.
– Тогда почему бы мне не называть тебя Петрушей, как я делала раньше?
– Потому что злить меня – не шибко умная затея.
С этим сильно не поспоришь. Ева сдалась. Опустила глаза, вжала голову в воротник шубы. Отступила.
Тогда, не сводя с баронессы глаз, Хлыстов поморщился, потрогал затылок и убедился, что рана всё еще сочится. Ева замерла ни живая ни мертвая. Ей показалось, что он ее непременно ударит, так побагровело и без того неприятное лицо этого человека.
Но Хлыстов оставил ее в покое. Подошел к завалу и принялся деловито рыться в песке. Через несколько минут он откопал плоский металлический ящик – во времена рабочих лагерей в таких пеналах хранили лопаты.
– Вижу, всё ты предусмотрел, – подытожила Ева. – Я-то думала, куда он пропадает… День – нет… Два дня, три дня, – а его нет и нет.
Хлыстов открыл ящик. Вынул новенькую шинель и бросил ее на каменный пол. Усевшись, достал из ящика бумажный сверток. Ева вытянула голову: под бумагой оказался острый осколок сахарной головы. Хлыстов, не глядя, швырнул сахар пленнице. Баронесса поймала осколок, точно дрессированная собачка. Отбежала с ним в дальний конец коридора, опустилась на пол и принялась облизывать подачку, точно то был петушок на палочке.
– Если надумаешь спать… –