Ржавые земли. Максим Хорсун
в горы, где у хозяев было что-то вроде осиного гнезда.
Вз-з-з-з-з! – опять подает голос пила.
Пилой орудует страхолюдина, похожая на оживший скелет. Это – груда кое-как скрепленных между собой костей, и вместо черепа у нее – что-то вроде большого черного жука. Обычно костяк возит на себе мохнатого хозяина, но сейчас они почему-то разделены.
Вот второй костяк. Проносит мимо лица Хлыстова вместительную бутыль. Сквозь толстое стекло на человека глазеет заключенный внутри паучище. Жуткий, злой паучище. Вообще, здесь всё – омерзительное, гнусное, уродливое, и поверить трудно, что земля не расступается под этой поганью, открывая ей прямую дорогу в ад.
И снова визжит пила, а он заходится криком.
Паучище смотрит на него с укоризной. Паучище уже выбрался из бутыли и вот-вот коснется его лица коготками, которыми заканчиваются щетинистые лапы.
…Хлыстов открыл глаза.
Он лежал на шинели, а над ним стояла сударынябарыня. Лицо строптивой пленницы было бледным, губы дрожали. И шуба ее облезлая как никогда походила на хозяина, изменившего обычному носителю. Женщина держала «мосинку» штыком вниз – над кадыком ее владельца. Увидев, что Хлыстов проснулся, сударыня-барыня отбросила сомнения и ударила.
Штык высек искру, скользнув по каменному полу. Ванька Хлыст как всегда не сплоховал: увернулся, выхватил из-за пояса револьвер.
– У-у-у! Неблагодарная сучка!! – проквакал он своим страшным голосом и выпустил в нее весь заряд.
…Ева закричала. Она уже поняла, что проснулась, но всё равно не смогла удержать рвущийся из груди вопль.
У дальней стены подземного убежища сидел ее мучитель и как ни в чем не бывало хрустел сахарком. Встретившись с ней взглядом, он лениво махнул ладонью.
Мол, я ведь тебя предупреждал. Здесь, барышня, снятся страшные сны.
От светящейся стены исходило ощутимое тепло. Фигуры больше не проступали на гладкой поверхности, но они были там, за светящимся туманом. И их молчаливое присутствие ощущалось как никогда отчетливо. Баронесса поплотнее запахнула на себе шубу, повернулась на другой бок и жалобно заплакала.
Глотая слезы, она стала вспоминать. Двухэтажный дом на Васильевском острове, – здесь прошло ее детство. Мать и отец – улыбаются ей, многочисленные братья – все уж возмужали!.. Милые кузены и кузины – с ними она видится, когда гостит в Данциге. Как странно! – она гостит в родном городе, а живет в чужой стране… Далось же ей это морское путешествие – будь оно проклято! Куда ее понесло? Что она забыла в Ницце зимой?! Густой туман над уснувшим морем… Сиренный гудок парохода; они одни во всем мире, и нет за туманом ничего. Пожилой стюард со старомодными бакенбардами: не угодно ли мадемуазель погреться в кают-компании?
Потом падение… Сокрушительный удар! Пароход содрогается от киля до верхушек мачт. Заваливается на бок. Все кричат, и она кричит. Никто ничего не понимает и не может ничего объяснить! Куда делось море?!
Потом дребезжащий глас: «Покориться! Покориться!! Покориться!!!»
Мир