Ловкачи. Александр Апраксин
отвечал тот, выражая некоторое удивление встрече с совершенно чужим человеком.
– Садитесь, пожалуйста.
Тот сел.
– Есть у меня до вас деликатное дельце одно, пока вот я и решился сюда вас пригласить. Откушайте со мною, да, кстати, уж и поговорим, а я насчет беспокойства, если вам там у себя на деле кого пока поставить пришлось, готов ведь и поблагодарить по простоте душевной.
Он старался почему-то говорить особым, а не привычным языком, желая, вероятно, даже тоном речи подладиться к гостю. Но в то же время, как более еще сильный аргумент, он передавал ему уже трешницу, держа ее таким образом, чтобы тот видел, что не какая-нибудь рублевая канарейка.
Удивление, а еще более того любопытство Матвея Герасимова росло, но это отнюдь не помешало ему переместить, с улыбкою признательности, трешницу из руки незнакомца в карман своих панталон. Он только спросил при этом:
– Чем могу сослужить-с?
– Прежде всего об одном вас попрошу, – сказал на это Пузырев, – будьте со мною без малейших стеснений, выпьемте для первого знакомства по рюмке, по другой, закусимте чем Бог послал, а тогда уже займемся делом. Вам время теперь есть?
– Что же, полчасика можно-с.
– Вот и прекрасно. А полчасика ежели не хватит, то и еще четвертиночку захватим. Я, пока вас ждал, уж и насчет горячего распорядился. Вы какую пьете, никак, английскую горькую?
– Угадать изволили-с, – ответил Матвей Герасимов, удивленный не менее прежнего, но считая не бонтонным особенно настаивать, тем более когда, видимо, все меры приняты для приличного его угощения.
– Угадать не угадал, – сказал Пузырев, – но у полового полюбопытствовал о вкусах ваших и, что было мне нужно, от него разведал. Итак, по рюмочке по-звольте-с.
Он налил ему и себе разной и потом, чокнувшись, проговорил:
– Для первого знакомства-с.
– Покорнейше благодарим.
Но как бы ни держал себя просто Пузырев, а Матвей Герасимов чувствовал, что это не свой брат. Он стеснялся, и Илье Максимовичу пришлось настаивать и на второй, и на третьей рюмке, чтобы хоть сколько-нибудь да ободрить его.
Досаднее всего было номерному, что этот странный господин, с виду несколько поотрепанный, но не стесняющийся в расходах, и не думал приступать к сущности дела, а, казалось, был наиболее занят едою.
Пузырев же был совершенно спокоен. Тот, кого ему нужно было, сидит около него рядышком и, конечно, не сбежит, а стало быть, и торопиться особенно нет надобности.
Он расспрашивал его о житье-бытье на этой должности, о доходах, о количестве работы, об отпускных, свободных днях и дотянул таким образом до окончания селянки. Впрочем, и сам-то он сильно проголодался. Все казалось ему особенно вкусным. Еда располагала его к лучшему настроению, и, когда селянка была вся съедена добросовестно, он спросил две бутылки темного рижского пива.
Чокнувшись стаканами и выпив свой залпом, он сказал:
– А я уже начинал опасаться, что вы, пожалуй, и совсем не придете.
– Урваться-то