Женщина, стоящая посреди. Михаил Арцыбашев
повернулся и почти побежал к даче, где жила девушка.
Сердце сильно билось у него в груди, когда через решетчатый забор он увидел пустынный двор, знакомую аллейку тоненьких сосенок и темное запертое крыльцо дачи.
Ни одного огонька не было в слепых окнах. Полная тишина, в которой тихо бродил сон, стояла кругом. Как зачарованные, неподвижно замерли тоненькие елочки, а через поляну навевал мрак темный, жуткий бор.
Луганович тихонько обошел кругом дачи, вышел на дорогу в поле и долго стоял на углу, глядя в далекие, уходящие во мрак луга и широкое звездное небо. Чувство глубокого одиночества охватило его, и вдруг до боли захотелось женской ласки. Он представил себе Нину, как она спит сейчас, свернувшись клубочком и рассыпав по подушке свои светлые пушистые волосы, и жажда близости заставила его задрожать.
«Милая!..» – подумал Луганович со страстным порывом, и ему захотелось вслух произнести ее имя.
Но кругом была такая тишина, что слова не шли с языка.
– Нина!.. Ниночка!.. – наконец со страшным усилием невнятно выдавил из себя Луганович и сам вздрогнул от своего голоса, таким странно громким и незнакомым показался он в тишине и неподвижности ночи.
Студент даже оглянулся невольно, но все было пусто и тихо и загадочно чернели окна кругом запертой дачи.
Он уже собирался двинуться назад, в обход дома, как вдруг что-то зашуршало, злобно заворчало и гавкнуло над самым ухом. Подкравшаяся со двора соседней дачи, невидимая в темноте собака залилась оглушительным глупым лаем.
– О, черт!.. – вздрогнул Луганович, чувствуя, как мурашки побежали по спине.
Собака кидалась на забор, рычала и захлебывалась от злости.
– Пшла ты, проклятая!.. – сквозь зубы цыкнул студент и замахнулся, испугавшись, что этот лай перебудит всех в доме.
Собака даже взвизгнула от злости и кинулась с такой силой, что забор затрещал. Лай ее, казалось, действительно был способен разбудить целое кладбище.
Луганович на цыпочках отбежал в сторону и пошел прочь, но проклятая собака и не думала успокоиться. Лугановичу послышались сонные голоса. Собака залилась еще пуще.
«Недоставало еще, чтобы меня за вора приняли!..» – подумал студент и ускорил шаги, уже не по мосткам, а прямо по мягкой росистой траве.
Еще долго издали доносился заливистый лай собаки, которая, очевидно, все еще чуяла его. Наконец все затихло, и Луганович вздохнул спокойно.
– Вот проклятая собака!..
Он оглянулся кругом и заметил, что стало светлее.
Летняя ночь быстро шла к концу. Близился рассвет. Где-то далеко, на деревне, звенящим и тоскливым криком откликнулся петух.
«Скоро и утро», – подумал Луганович, и ему стало странно, что он пробродил, сам не зная зачем, целую ночь.
Но когда он подумал, что надо идти спать, прежнее смутное желание снова поднялось. Стало жаль чего-то, что могло бы быть и не было. И сквозь нежность к Нине, которая вдруг охватила его, пробилась животная досада:
– Неужели