Смерть Ланде. Михаил Арцыбашев
не понимаю!
Ткачев медленно и зло усмехнулся.
– Видел, в том-то и дело, что видел. Это-то меня, может, раз и навсегда и с дороги-то сбило.
Ланде широко раскрыл глаза.
– Если бы вы, господин Ланде, поставили свой отъезд по делу, интерес свой важнее того, что человек к вам со всею душою пришел, я просто, может, плюнул бы на вас и сказал: «Дрянь человечишко, такой, как и все, дрянь!» А то нет… Увидел я, что вы просто меня не понимаете, не видите моей муки…
Ланде мучительно сжал пальцы.
– Ведь это может со всяким человеком случиться! Ведь бывает такое состояние, точно душа в нем спит… Вот и я спал тогда. А вы… отчего вы не разбудили, не растолкали?
Опять Ткачев также медленно и зло усмехнулся.
– А я подумал так, господин Ланде… – Его глухой голос зазвучал торжественностью, долгожданной, из души выболевшей исповедью. – Ведь вот, человек – самый лучший, другого такого, может, во всю жизнь не встретишь, а достучаться в душу и к нему трудно…
– Не всегда же, Ткачев…
– Ну, не всегда… Так ведь это же – во-о-н какой человек! А вот и его иной раз толкать нужно, чтобы он чужою болью поболел!.. А что ж тогда другие-то?.. Ведь, пожалуй, и не растолкаешь… а, как вы думаете? – с насмешкой спросил Ткачев.
– Не может быть! Надо толкать… можно!
– Да ведь этак всякого человека расталкивать и сил не хватит… А жить же когда? А?..
Ткачев торжествующе замолчал. Ланде светло улыбнулся и тихо заговорил:
– Ткачев, да ведь в этом же и жизнь!.. Отзвук этого стука и есть счастье, счастье самое захватывающее, великое счастье – слышать ответ и сознавать, что если даже мы и не достучимся во все сердца, в одно общее человеческое сердце, то ведь не умрет начатый нами стук, будут стучать другие, за нами, пройдет он из сердца в сердце, и когда-то… Ткачев…
– А, ха-а! – хрипло и громко не то захохотал, не то закричал от боли Ткачев. – Фью! – резко свистнул он.
– Вам кажется это смешным, Ткачев? – с широко открытыми глазами спросил Ланде. – Вы не верите?
– А вы как думали?.. Так это, значит, одной мечтой жить, в страдании счастье искать?.. А сам-то, сам… так и умирай, как жил? Как будто и не стучался? Го-го! И пить – умереть, и не пить – умереть! Нашли дурака, как же! Энто кой-кому лучше не надо!
Голос у него стал какой-то гокающий, нахальный и пустой. И если у Ланде была надежда, что Ткачев поймет его, то в эту минуту, под звуки этого голоса сразу, невидимая, неодолимая, стала между ними непроницаемая стена, и холод ее проник до самых сердец обоих. И то, что произошло дальше, было уже дико, нелепо и безобразно.
– Ткачев, – робко и растерянно заговорил Ланде, – опомнитесь… Разве вы не понимаете?.. Уйдите отсюда, – на вас это ужасная обстановка повлияла!
– Куда идти-то? – издевался Ткачев.
– Куда-нибудь… ко мне… Я вам денег принес… Вы возьмите и уедете отсюда, забудете; а когда пройдет время, вы опомн…
– Де-нег? – сощурившись, переспросил Ткачев и вдруг страшно