Неоконченная повесть. Цви Прейгерзон
и вправду чудо как хороши были в нашем местечке летние вечера, когда прохладный ветерок пьянил молодые головы благоуханием цветов.
И вдруг – как гром с ясного неба – грянул чудовищный скандал! Подумать только: дочка меламеда и богач-безбожник из Одессы тайно встречаются! Слух мгновенно разлетелся по местечку. Дошел он и до ушей Моше-меламеда. Ой-вэй! Что же делать?! Причитая и негодуя, меламед посадил неразумную дочь под замок – пусть сидит взаперти, пока этот Цадок не уберется восвояси!
Только плохо он знал Цадока. Тот без труда смог открыть дверь, а может, и окно, – выкрал красавицу Гиту из отцовского дома! Да как ловко: не успела весть о похищении дойти до ушей меламеда, как наша парочка уже мчалась в Одессу. Вот каким хитрым наглецом оказался этот Эпштейн! Мало того, на следующий день в дом меламеда пришло письмо.
«Реб Моше, – писал нахальный разбойник. – Не шумите, и вам не придется стыдиться. Я забрал Гиту, и, если Богу будет угодно, женюсь на ней в соответствии со всеми нашими законами. Пожалуйста, не переживайте и не ругайте нас…»
Письмо безбожника, что и говорить! Поди знай, выполнит ли он обещание! В доме Моше-меламеда наступил траур. И вдруг через несколько дней Горовцы получают новое письмо – уже от Гиты и Цадока, да и родители похитителя приписали от себя несколько строк. В конверт были вложены свадебные фотографии, а на них – красавица Гителе, вся в белом, стоит под хупой, нежнее и чище ангела, а справа от нее – Цадок в черном костюме, при бабочке и в цилиндре. Такова история сватовства Гителе, о которой девушки городка долго потом рассказывали завистливые легенды. У Гиты было доброе сердце, и она не забывала своих, посылая время от времени домой небольшие деньги, которые всегда приходились кстати для бедной семьи.
Вот в этом-то доме тети Гиты и поселился наш дорогой Шеилка. Цадок Эпштейн оказался на редкость щедрым человеком, обожал приключения, любил поездить по свету. Но в то же время он обладал завидной практичностью, которая влияла на жену, так что Гита тоже теперь смотрела на жизнь весьма разумно.
В те годы люди в Одессе были помешаны на музыке, поэтому еврейские дети все как один брали уроки игры на скрипке или на фортепьяно. Не отставать же от других! – и Эпштейны, недолго думая, насильно усадили за клавиши своего сынишку Арика. Благо, пианино фирмы Беккера давно уже собирало пыль в эпштейновской гостиной. Отныне жизнь семьи наполнилась бесконечными гаммами и арпеджио.
Бедняжка Антонина Дмитриевна, дававшая уроки Арику, испытывала, по-видимому, не меньше мук, нежели ее непригодный для этого дела ученик. Мальчик возненавидел уроки музыки, и сколько его ни просила, ни уговаривала мать, – все было бесполезно. Планы Гиты сделать из сына пианиста оказались безуспешными: Арик всем своим существом противился занятиям. Тогда Гита пошла на хитрость, и у Антонины Дмитриевны появился еще один ученик – Шеилка.
К радости Эпштейнов, ход получился удачным. У Шеилки с первого же дня все заладилось. У него выявился замечательный слух, и оказались