Бремя империи. Александр Афанасьев
бросил на входе в тир, свой «АК», пристегнул магазин. Огляделся, поднял валявшуюся в углу небольшую жестянку, кажется из-под оружейной смазки …
– Разрешите? – указал на дверь.
…
Вместе со штабс-капитаном вышли на палубу, залитую ярчайшим солнцем, неспешно отошли на самый край от стоящих в ряд на палубе вертолетов…
– Без команды, господин штабс-капитан, – я протянул своему непосредственному командиру жестянку, – бросьте…
– Без команды? – усомнился Изварин. – А попадете, лейтенант?
– С первого выстрела. Шампанского. Дюжина. В офицерском клубе. После похода.
– Принял! – Глаза штабс-капитана Изварина загорелись азартным огнем, он взял жестянку, отошел шагов на пятнадцать. – Готовы?
Я вскинул к плечу автомат, застыл в стойке, примерно напоминающей стойку, которую принимают при стрельбе по тарелочкам…
– Готов!
Штабс-капитан Изварин бросил на двенадцатой секунде – помариновал изрядно, – причем бросил не вверх, а скорее вперед, что делало выстрел еще сложнее. У края палубы уже столпился технический персонал, люди из палубных команд, понаблюдать за бесплатным представлением – но я не обращал на них внимания, я вел стволом автомата за еле видной блесткой проклятой жестянки…
Самое главное при такой стрельбе – уловить то самое, почти неуловимое мгновение, когда предмет начинает падать. Перед этим он на долю секунды как бы замирает в воздухе – и вот тут надо стрелять. Если стрелять по летящей банке – неважно, вверх она летит или уже вниз, – попасть можно, только если соблаговолит фортуна…
Уловив момент, когда жестянка – размером она казалась не больше мухи – солнечным зайчиком застыла на мгновение над спокойной водной гладью, я нажал спуск. Автомат привычно дернулся – и зайчик метнулся словно бы в небеса, подстегнутый пулей.
Попал…
– А-а-ставить! – донеслось сзади, бас говорившего своей тональностью и мощью походил на низкий корабельный гудок
Я обернулся – позади, рядом со штабс-капитаном, стоял дородный бородатый офицер в форме капитана первого ранга. На меня он не обращал ни малейшего внимания…
– Штабс-капитан Изварин, что это за стрелковые экзерциции на палубе?! Где порядок?! Извольте объясниться!
– Пополнение принимаем, господин капитан!
– Пополнение… А тира и спортзала для этого уже недостаточно?
– Никак нет, господин капитан!
– Эх, Изварин… – вдруг сменил тон капитан, – не дослужиться тебе до черных орлов[16] вместе с твоими супостатами… Попал хоть?
– Попал, господин капитан! Я… На дюжину шампанского….
– Куда его планируешь?
– В первый экипаж[17], там недокомплект сейчас…
– В первый? Там же севастопольские все[18].
– Ну, вот и проявит господин лейтенант свою силу воли, как только что проявил свои способности к стрельбе… –
Черные орлы были вышиты на погонах старшего офицерского состава флота, от контр-адмирала.
Экипаж – восемь человек, столько несет групповой подводный носитель, столько же – скоростная лодка, два экипажа с вооружением берет транспортно-боевой вертолет.
Каперанг Никонов намекает на давнюю и лютую вражду. Крупнейший по численности нахимовский кадетский корпус находится в Севастополе, дальше шел Санкт-Петербург, но в питер-ском качество преподавания считалось выше. И там и там были факультеты разведки, готовившие боевых пловцов для Черного моря и для Балтики соответственно. Кроме того, дети высшего комсостава флота, продолжающие семейные традиции, учились чаще всего в Санкт-Петербурге. Хуже всего было то, что князь Воронцов начинал обучение морскому делу в Севастополе, а по назначении деда в Адмиралтейство переехал в Санкт-Петербург и закончил обучение там. По меркам питомцев Севастополя, это – предательство. Сам штабс-капитан Изварин тоже был родом из Севастополя, поэтому и закатал Воронцова в первый экипаж совсем не случайно.