Одиссея. Гомер

      Но Пенелопа недолго в незнанье осталась о хитром

      Буйных ее женихов заговоре на жизнь Телемаха;

      Все ей Медонт, благородный глашатай, открыл: недалеко

      Был он, когда совещались они, и подслушал их речи.

      С вестью немедленно он по дворцу побежал к Пенелопе.

      Встретив его на пороге своем, Пенелопа спросила:

      “С чем ты, Медонт, женихами сюда благородными прислан?

      С тем ли, чтоб мне объявить, что рабыням царя Одиссея

      Должно, оставив работы, обед им скорей приготовить?

      О, когда бы они от меня отступились! Когда бы

      Это их пиршество было последним в обители нашей!

      Вы, разорители нашего дома, губящие жадно

      Все достояние в нем Телемахово, или ни разу

      В детских вам летах от ваших разумных отцов не случалось

      Слышать, каков Одиссей был в своем обхождении с ними,

      Как никому не нанес он ни словом, ни делом обиды

      В целом народе; хотя многосильным царям и обычно

      Тех из людей земнородных любить, а других ненавидеть,

      Но от него не видал оскорбленья никто из живущих.

      Здесь же лишь ваше бесстыдство, лишь буйные ваши поступки

      Видны; а быть за добро благодарными вам неуместно”.

      Умные мысли имея, Медонт отвечал Пенелопе:

      “О царица, когда бы лишь в этом все зло заключалось!

      Но женихи величайшей, ужаснейшей нам угрожают

      Ныне бедой – да успеха не даст им Зевес громовержец!

      Острым мечом замышляют они умертвить Телемаха,

      Выждав его на возвратном пути: о родителе сведать

      Поплыл он в Пилос божественный, в царственный град

      Лакедемон”.

      Так он сказал: задрожали колена и сердце у бедной

      Матери; долго была бессловесна она, и слезами

      Очи ее затмевались, и ей не покорствовал голос.

      С духом собравшись, она наконец, отвечая, сказала:

      “Что удалиться, Медонт, побудило дитя мое? Нужно ль

      Было вверяться ему кораблям, водяными конями

      Быстро носящим людей мореходных по влаге пространной?

      Иль захотел он, чтоб в людях и имя его истребилось?”

      Выслушав слово ее, благородный Медонт отвечал ей:

      “Мне неизвестно, внушенью ль он бога последовал, сам ли

      В сердце отплытие в Пилос замыслил, чтоб сведать, в какую

      Землю родитель судьбиною брошен и что претерпел он”.

      Кончив, разумный Медонт удалился из царского дома.

      Сердцегубящее горе объяло царицу; остаться

      Доле на стуле она не могла; хоть и много их было

      В светлых покоях ее, но она на пороге сидела,

      Жалобно плача. С рыданьем к ней собралися рабыни,

      Сколько их ни было в царском жилище и юных и старых.

      Сильно скорбя посреди их, сказала им так